— Прочь, баба! — загремел Иван Васильич, с сердцем оттолкнул жену и высоко, как мячик, подбросил Лизу почти к самому потолку, при общем и единодушном хохоте.
Мать вскрикнула и закрыла глаза руками.
Но Лиза уже была в объятиях отца…
— Ну, чего испугалась? — сказал Иван Васильич, обратясь к жене, — чего глазато закрыла? Не понимаешь что ли, что я играю с ребенком? Ох вы мне, неженки!..
Ну возьми ее, да отправляйтесь на свою половину, а нас оставьте погулять…
Мать с быстротою молнии схватила Лизу, крепко прижала к груди своей и выбежала из комнаты.
Такого рода сцены повторялись не раз. Лиза благодаря богу не сделалась уродом.
Лиза, оставленная на произвол природы, росла и наливалась, как здоровый плод, не по летам, а по часам… В шестнадцать лет она была завидная невеста — настоящая русская красавица: и кругла, и бела, и румяна. Стан ее, может статься, был немножко толстоват, но это потому, что она никогда не нашивала корсета.
Образование ее было окончено. Она в арифметике дошла до деления и умела порусски читать и писать. Первые три правила арифметики ей пригодились в жизни за вистом и за преферансом; уменье читать не послужило ни к чему, потому что, кроме "Новейшей и полнейшей стряпухи", она не имела ни случая, ни потребности читать книжки… Зато она помогала матери варить варенье, делать желе и пастилу. Она вообще обнаруживала хозяйственные таланты, и по особенному способу приготовляемая ею яблочная пастила скоро прославила ее в целой губернии.
Отец, глядя на нее, с самодовольством обыкновенно говаривал:
— Эка пышка!
И потом, обращаясь к своему гостю и указывая на дочь, прибавлял:
— Что, дружище, кажется, не ударил себя лицом в грязь? а? Девочка-то я тебе скажу! Оно все бы, конечно, сынишка лучше, да впрочем… С мальчишками возни много. Куда с ними денешься? Что такое нынешнее воспитание? Куда оно годится?..
Девчонку, по крайней мере, сбыл с рук, да и концы в воду. Выйдет замуж, так и отрезанный ломоть. Это что? (он снова указывал на дочь), это ведь такой товар, что дома не залежится…
Иван Васильич был прав. В двадцать три года Лиза вышла замуж за отставного майора, Евграфа Матвеича Ветлина, человека отлично добронравного, с брюшком и страстного охотника до всего съестного вообще и до яблочной пастилы в особенности. Лиза переехала в губернский город. Лиза из уездной барышни сделалась губернской барыней и завелась своим хозяйством. Иван Васильич вскоре после ее брака скончался от удара, покушав за ужином не в меру и тотчас же после ужина рассердясь за что-то не в меру на своего буфетчика. А жена его через год последовала за ним; тоска по мужу свела ее в могилу. "И побранить-то меня теперь некому", — часто говорила она, заливаясь слезами. Мысль о будущих внучках поддерживала еще немного ее существование; но неисповедимым судьбам угодно было, чтоб Лизавета Ивановна забеременела не ранее как через год после ее смерти.
Старушка умирала спокойно, тихо, в полном сознании, что она, по мере сил своих, исполняла на земле долг христианки, то есть была всегда послушною и верною лесною и доброю матерью… Она приобщилась за час до своей смерти… это было в теплый и тихий майский вечер…Окна ее спальни, выходившие в сад, были открыты… Весенний воздух, растворенный запахом черемухи, освежал лицо умиравшей, потухавшая заря освещала комнату своим ярким румянцем… Лизавета Ивановна сидела на стуле, дрожа всем телом и прислонясь лицом к подоконнику.
Супруг стоял близ нее, заложив пальцы за обшлага своего сюртука, и беспрестанно говорил супруге: "полноте-с, полноте-с", — а слезы так и катились по его доброму и взрытому рябинами лицу. Старушка подозвала их к себе, поцеловала и благословила; Евграф Матвеич произнес всхлипывая: "Маменька, будьте покойны касательно Лизаветы Ивановны, я все употреблю, поверьте, чтоб сделать их счастливыми…" (Евграф Матвеич, несмотря на то, что был женат два года, никак не мог говорить жене "ты".) И он, произнеся этот обет, не удержался и зарыдал.
Старушка сказала слабеющим голосом: "Не плачьте, мои голубчики, я иду к моему Ивану Васильичу…" Последнее слово старушки было имя ее мужа.
После смерти ее супруги погрустили, поплакали и, пораздумав немножко, занялись устройством своих дел. Покойный Иван Васильич был разорен псами, на имении было пропасть долгу. Супруги, посоветовавшись, продали большую половину имения, уплатили долг и оставили только в своем владении одно село Ивановское, Брысскую Топь тож.
— Распоряжайтесь всем по своей воле, — говорила Лизавета Ивановна мужу, — но уж это село оставьте неприкосновенным. В нем родилась я, в нем и умереть хочу.