Да и о каком плазмоне или любом другом квантовом эффекте может идти речь, когда все, что у нас есть в качестве аппаратуры — это кухонная микроволновка и термометр?! Впрочем, прошу прощения, я обещал на этом не зацикливаться.
Натрындевшись о злосчастном плазмоне, профессор Басад откинулся в кресле, томно воззрился в призрачную бесконечность и, налюбовавшись ею, внезапно прервал возобновившийся каскад гениальных прозрений молодого профессора:
— Знаете, — он обвел нас затуманенным взором, — оглядываясь назад, я порой думаю… — Шмуэля потянуло на откровения. — Положим, ну, написал я восемьдесят статей, — он медленно и шумно выпустил воздух из легких, — но вот что я по-настоящему сделал для науки? Для вечности?
Рецидивы хандры по вечности случаются у профессора Басада примерно раз в месяц и, за исключением редких обострений вроде Рэлеевского рассеяния, бесследно рассасываются спустя час-другой.
— Да… И зачем пишутся все эти бессмысленные статьи? — протянул молодой профессор, спеша угодить старшему коллеге.
И тут на меня накатило. То ли запредельная пафосность, то ли эта дутая задушевность, ставшая последней каплей…
— Как зачем? — ляпнул я. — Человек публикует статью, а его, как водится, никто не цитирует. — Молодой профессор нелепо дернулся, будто поправляя съехавшую набок треуголку. Это меня раззадорило: — Он не сдается, строчит еще статейку и цитирует сам себя. Но и на вторую не ссылаются. Тогда он берется за третью. Эм… — я наиграно пожал плечами, мол, я тут ни при чем, всего лишь констатирую факты. — Вот и весь секрет вечного двигателя научной публицистики.
Молодой профессор покосился на меня и уязвленно нахохлился, а Шмуэль, все еще витающий в грезах, пропустил этот пассаж мимо ушей.
А теперь суммируем весь этот разрозненный бред и выведем общую закономерность. В академической системе ценностей существуют всего две координаты: публикации и гранты. «Понты и бабки» в терминологии моего друга Дорона, которой, кстати, тоже доктор наук.
Публикации — их количество и совокупное «качество»: цитируемость, престижность журналов и тому подобное — определяют некий удельный академический вес профессора. За редким исключением, после того как человек стал профессором, он своими белыми ручками никакие статьи уже не пишет, а подписывается под публикациями аспирантов, частенько даже не вникая в детали. Таким образом, чем больше профессор набрал аспирантов и магистрантов, и чем больше из них выжал, тем выше он поднимется в глазах таких же шарлатанов от науки, как и он сам.
Гранты. Гранты — это субсидии на проведение научных изысканий. Каждый амбициозный профессор все свободное от выжимания и подписывания время посвящает добыче грантов. Эта хроническая золотая лихорадка преследует его неотступно.
Он в горячечном угаре рыщет по интернету, летает на конференции, мечется по отупляюще занудным и зачастую абсолютно непонятным ему семинарам, пытаясь разнюхать, что сегодня, а еще лучше, завтра — модно, «клево» и «прокатит». Профессор, листающий журнал «Nature» или, скажем, «Science», подобен светской львице со свежим номером «Vogue» или «Cosmopolitan». Тогда как она в своей фантазии облачается в новые удивительные наряды, его лихорадит от предвкушения, как он изысканно приукрасит свое резюме, и сколько бабок под это удастся выклянчить или выжать.
Аналогию усиливает тот факт, что подавляющее число статей в элитной «научной» периодике, как и журналы известного толка, кроме сочных глянцевых картинок, не содержат никакой существенной смысловой нагрузки. И единственная информация, связанная с наукой, которую можно из них почерпнуть, — это что сегодня популярно, и за что сегодня и, возможно, завтра будут отваливать жирные гонорары.
Допустим, таковое положение приемлемо и правомерно в индустрии в условиях свободного рынка. Но академическая среда, представляющая авангард научной мысли, должна быть избавлена от потребности считаться и с переменчивыми веяниями моды, и с коммерческими трендами. А пока она больше смахивает на шутовской балаган, угодливо отплясывающий под дудку то ли финансовых структур, то ли так называемой научной прессы.
Кто из двух последних более искусно водит кого за нос, я судить не берусь. Но знаю, что пляски в шутовском балагане — не какая-то частная завихрень, свойственная исключительно моему любимому Техниону. Так, увы, функционирует большая часть мирового научного сообщества. Гранты, чтобы писать статьи, а статьи — чтобы оправдывать гранты. Гениально, правда?