Ствол уперся полковнику в затылок, и ее обожгло неудержимым холодом.
— Не забивай! — к ним бежал, отрицательно размахивая конфедераткою, аковец в темно — зеленом кителе. Цепкая рука подхватила Андрея за плечо — он поднялся. Поляки о нечто быстро разговаривали. Потом его снова повели к села. Отойдя на несколько десятков метров, он оглянулся и увидел длинный ряд мертвых — посередине темнело его пустое место.
* * *
— В двадцатом году, во время «Чуда на Висле» я командовал отделом конницы. Однажды мы отправились на рекогносцировку и попали в засаду. В буденновцев было две тачанки с пулеметами, и половину моих людей они перебили сразу. Нас спас отряд украинской кавалерии, который неожиданно налетел на красных, — поляк замолчал, вопросительно глядя на полковника.
Тот устало посмотрел на офицера и, медленно вспоминая, сказал:
— Под вами застрелен гнедого коня и вас придавило крупом. Когда мы начали атаку, вы уже держали револьвер у виска.
Было тихо, за окном слышались крики и привычный шум военного лагеря.
Поляк встал и подошел к окну.
— Надеюсь, что вы не входите в украинских банд?
Полковник кивнул головой назад.
— Они тоже не входили в украинских банд…
— Это война.
— Это не война… Что случилось, поручик? Сначала лозунг «За нашу и вашу свободу», а затем, в придачу к немцам, поляки проводят карательные акции в украинских селах. Кажется, это было вечно. Неужели мы ничему не научились за последние пятьсот лет?
Поручик, удивляясь, что его собеседник не понимает вполне ясных вещей, ответил:
— Во первых, мы должны заботиться о ту Польшу, которая появится после войны. И в ней не будет места для украинского сепаратизма. Во вторых, это ответная акция после зверств УПА по отношению к полякам.
Поручик щелкнул золотым портсигаром и протянул его полковнику. Тот почувствовал, как от желания закурить горло сводит судорога, но отрицательно качнул головой.
— Хорошо, — поляк затянулся и подошел к окну, — некогда вы спасли мне жизнь и воевали за Польшу…Страж!
В дверях вытянулся молодой аковец с автоматом. Поручик приказал ему:
— Отвести пленника в лес и отпусти.
Полковник медленно пошел к двери. Уже в дверях, он повернул голову и тихо сказал, глядя на поручика:
— Тогда я воевал за вашу и нашу свободу.
Лес был холодный и безжалостный. Полковник шел по узкой тропинке. Сзади тяжело дышал охранник. В спину ударило:
— Стой!
Полковник медленно повернулся. Глаза аковца пылали непримиримой ненавистью, приближаясь к полковнику, он бросал ему в лицо:
— Слушай, гайдамацкая сволочь, если идиот поручик играется в рыцаря, то я не собираюсь этого делать. Вы всегда были и будете тупым жестоким быдлом. И тебя я не отпущу снова резать поляков во имя своей хлопськой нации. На колени, молись, курво!
Аковец передернул затвор автомата. Полковник, который все это время хранил в глубине себя последнюю каплю силы, бросился на него и, ухватившись за ствол, дернул оружие в сторону. Поляк от неожиданности потерял равновесие и упал. Полковник навалился сверху и вцепился ему в горло. Тот захрипел и изо всех сил ударил полковника под ребра. Пронзительную боль проткнул тело, дыхание перехватило. Теряя сознание, полковник сжал кулаки и, тяжело хукнувши, несколько раз тяжело ударил аковца в лицо.
Потом он, шатаясь, поднялся. Тошнота подступала к горлу. Полковник поднял автомат и забросил его за спину, наклонился и снял с врага ремень с итогом для патронов. Сунул руку за пазуху и вытащил пакет с бумагами.
Две фотографии: молодой улыбчивый парень в гимназическом наряде, настолько не похож на непреклонного истребителя гайдамаков, и прекрасная панна со старопольской косой. Белокурый локон, перевязанный розовой ленточкой. Недописанный лист:
«Люба Агнешко!
Мы продвигаемся вперед по восточных кресах. Вокруг враги: швабы и русинские банды, так что мы не выпускаем оружие из рук. Сегодня, после тяжелого боя, наш отряд захватил русинский село, которое было военной базой бандитов. К сожалению, погибли двое наших храбрых воинов, но русинских головорезов было убито пятьдесят. Надеюсь, что вскоре мы полностью выручим нашу Волынь от них. Завтра выступаем дальше на восток…»
Утреннее солнце, с трудом пробивая лучи сквозь осенние облака, дарило людям последнее осеннее тепло. Полковник медленно шел по улице села, хлюпаючи разбитыми сапогами по лужам. Видно было, что село сильно претерпело за последние времена. Едва ли не каждое четвертое двор чернело остовами сгоревших домов. Иногда он спотыкался на выбоины от взрывов. Скорее всего, в селе недавно шел бой.
Крестьяне, выглядывая из-за заборов, удивленно смотрели на истощенную человека в рваной шинели и с автоматом на плече. Иногда человек задирала бородатый лицо, подставляя его солнцу.
Полковник шел по лесу третий день. Больше всего он боялся сбиться и обойти это село. Но он не ошибся. Напрягая последние силы, смог опередить польский отряд, который оставил «пацифицированное» село и быстро продвигался дальше.
Полковник видел, как крестьяне испуганно смотрят на него. Он дошел до середины села и свернул к одной из уцелевших домов. Хозяин быстро понял слова полковника. Жители смогли выжить только потому, что научились за последние годы быстро собирать вещи и бежать к лесу.
Полковник глотал холодную картошку и слушал шум, который поднимался по селу. Поляки должны были появиться через несколько часов. Он допил молоко и, вытирая бороду, вышел на двор.
Крестьяне из конюшен выгоняли скот, бросали сумки и мешки на подводы.
Полковник схватил за рукав хозяина дома, который пробегал мимо него. Мужчина застыл, глаза его были полны страха и нетерпения. Он сразу быстро заговорил.
— Господин, то бишь товарищу начальнику! Как кто сглазил! Село уже три раза жгли, молодежь на работу в Германию взяли. Идите с нами — там за лесом кладбище, потом господский дворец, а дальше можно хорошо спрятаться.
— Мне нужно лезвие, — сказал полковник.
За час колонна беженцев начала вытягиваться из села.
Полковник оглянулся кругом и пошел за крестьянами. Он добрался до крайнего дома, которая стояла в стороне от других и поднялся по склону к ней, зашел в распахнутые двери, взял перевёрнутую скамейку и вынес ее на двор. Набрал из колодца ведро воды и достал нож. Теперь он чувствовал себя достаточно хорошо. Полковник отставил автомат и сел у колодца. Не спеша, он направил о камень лезвие, смочил жесткую бороду водой и начал бриться. Иногда он кривился, чувствуя порезы. Мимо него тянулась череда беженцев. Главным образом это были старики и дети. Мужчины удивленно смотрели, как он старательно бреется.