Войдя в здание паба, я зажмурилась – в зале царил приятный полумрак, что контрастировал с яркой уличной погодой. Вскоре глаза привыкли к новой обстановке и я стала различать лица людей, сидящих за деревянными столиками. На столах стояли электрические лампы в виде свечей в подсвечниках. Паб освещался скупо: лампы на столах у гостей, каскад ламп над стойкой и на потолке – на длинных деревянных планках, но все лампочки были маленькие и светили в пол силы. С потолка свисали стоптанные башмаки и сапоги. Стены обвешены фотографиями и флагами спортивных команд. В одном конце зала находится сцена, небольшой деревянный помост, на котором звонко отбивают степ танцоры. Девушки в легких тёмных туниках с кельтскими узорами и парни в столь же лёгких брюках и рубашках. Сбоку помоста стояли колонки. Стойка деревянная, внушительная, с такими же внушительными высокими стульями.
Френч и дяди нашлись возле стойки. Френч, выпятив челюсть, сверлила взглядом бармена. Бармен же, расслаблено опираясь на стойку, невозмутимо улыбался Френч. От злости и обиды у Френч выступили слезы.
– Он хочет, чтобы я станцевала! – сообщила Френч так, будто бармен хочет, чтобы она привселюдно разделась.
– Так станцуй! – моя невозмутимость соперничала с невозмутимостью бармена.
Лицо Френч стало пунцовым, и она громко прошептала мне в ухо:
– Я не умею!
Я, не успев отшатнуться и выслушав в лепреконье ухо это откровение, на миг обомлела от страха: заметила она или нет?
С опаской взглянув на Френч, я поняла, что зря так испугалась.
– Ладно, давай я.
Мне не жалко. В отличие от этой грымзы, у меня праздничное настроение.
– Мы согласны, – сообщил бармену дядя Том.
Бармен победно улыбнулся, взял со стойки микрофон, включил его и сообщил во всеуслышание:
– А мы продолжаем нашу конкурсную программу: вместе с нашими замечательными танцорами выступит девушка, которая хочет отвевать свой мобильный телефон.
Публика весело заулюлюкала.
– Это что у них, в порядке вещей? – попыталась возмутиться Френч.
– А у вас разыгрываются пинты? – тихо спросил у бармена дядя Тед.
Бармен хитро подмигнул.
Я заправила шнурки в кеды и пошла к сцене. Кеды слишком не удобная обувь для степа. Ведь главное в танце – ноги, точнее, стопы. Сложно при зафиксированном корпусе и поднятом подбородке, не наступить на собственные шнурки.
За мною увязались Френч и несколько зевак. Двое парней подали мне руки и помогли забраться на сцену.
На сцене, считая меня, – семь человек. Стали мы в шахматном порядке, поставили ноги в пятую позицию – правая нога стоит перед левой ногой, пятки сомкнуты и одно колено прячется за другое. Грянула музыка (вначале торжественная, а затем легкая и беззаботная) и я, вместе с остальными, делаю шаг правой ногой.
И рождается танец: воздушный словно порхание бабочки. Кажется, что тело стало невесомым – в каждом прыжке взлетаешь так, будто за спиной есть крылья. Вдруг музыка замолкает и звучит только степ но в ритмичном звонком стуке обуви (оказывается, мои резиновые подошвы стучат не хуже, чем металлические набойки на туфлях танцоров.) мелодия продолжается, со всеми её переливами. И в миг, когда танцоры, в едином порыве, отрываются от земли, танец превращается в настоящий ритуал, священнодействие.
Я не сразу поняла, что музыка закончилась: остановились танцоры. Сердце бешено стучало, и с каждым новым вдохом я возвращалась в привычную реальность. И первое, что меня встретило – вопли Френч:
– Вы же сказали: «Если станцуете – отдам телефон!» Это уголовное дело! Мы доплатили по счету, – тычет чеком в разные стороны, – а вы не отдаете мою вещь!
– Но вы же не выполнили условия! – с напускным сочувствием произнес бармен.
Искренне завидую его выдержке.
– То есть? – уточнил дядя Тед.
– Вместо этой девушки танцевала ирландка.
– Допустим...
Бармен удивленно поднял бровь.
– Хорошо, что вы еще хотите?
– Следующие задание – выпить пинту пива. Не расплескайте – будет за нас счет!
– А можно две пинты? – оживился дядя Том.
Бармен весело кивнул и принялся наполнять кружки.