И он опять от обиды, от досады задаёт глупый вопрос:
— А моё письмо вы госпоже Эшбахт передали?
«Да как же он мог не передать?»
— Конечно, кавалер, в руки, при епископе то было, за столом они сидели.
— И что она сказала?
— «Благодарю вас».
— «Благодарю вас»? И всё?
— И всё.
— И не читала? — Волков начинал раздражаться. Куда только девалось благодушие и приятное расположение духа от двух писем.
— При мне нет, — начал вспоминать Увалень. — Спрятала в рукав.
«Мерзавка, всем поведением своим норовит уколоть, всяким движением показывает высокомерие своё графское. Семейная спесь так из неё и лезет наружу. Ты хоть в лепёшку расшибись, хоть сарацинского султана победи, всё равно она губу будет кривить в небрежении, ведь она из рода графского, а ты выскочка из бюргеров, из городских простолюдинов. Или, может, она так холодна из-за Шоуберга, но так то уже в прошлом, чего о нём думать, или она до сих пор по нему сохнет?»
Эх, жаль, что нет другого «Шоуберга», чтобы ей насолить, он бы и его повесил на заборе.
Волков встал:
— Вы свободны, Александр.
Накинул шубу и решил пройтись перед обедом по лагерю, подойти к реке. Настроение у него было дурным, но его скрашивало то, что у него почти не болела нога при ходьбе.
«Как хорошо это и удивительно, когда у тебя ничего не болит», — в который уже раз думал он.
Волков остановился около воды, поглядел, как по ледяной воде тянутся один за другим четыре плота, по течению на запад. А плоты те все из хорошего леса, на плотах по щиколотку в ледяной зимней воде стоят сплавщики, и ничего, не холодно им, все краснощёки так, что с его берега видно. Он проводил плоты взглядом: война — войной, а плоты плывут. Ничего, пусть пока плывут, раз деньги платят. Пусть плывут и догоняют мертвяков, что сегодня он покидал в эту реку.
Плоты уплыли, а кавалер уставился на неказистую заставу, что построил сержант Жанзуан на возвышенности за заброшенной деревней. Тут к нему подошёл Рене, что-то хотел сказать про делёж добычи, но кавалер его опередил:
— Как вам эта застава, ротмистр?
— Шалаш, — ответил Рене.
— Шалаш? — Волков засмеялся и вдруг стал строг. — Именно шалаш. А шалаши мне тут не нужны. Из того серебра, что привезли сегодня горцы, возьмите денег, сколько будет нужно, и купите леса, покупайте те плоты, что тут проплывают. Поставьте на месте шалаша форт, и чтобы в три человеческих роста, чтобы был вал и ров хороший, башни по углам для арбалетчиков и мост. Ров копайте до тех пор, пока вода не появится, река близко, долго копать не придётся. Форт пусть будет на тридцать человек — двадцать солдат и десять арбалетчиков. Завтра я сниму лагерь и пойду в Эшбахт, а вы, родственник, останьтесь здесь со своими людьми и вернётесь, как закончите.
Рене стоял чуть растерянный, он уже и забыл, что хотел сказать кавалеру.
Видя его растерянность, Волков едва заметно усмехнулся:
— За старшего в форте оставите сержанта Жанзуана. Он тут уже прижился.
— Как пожелаете, — только и ответил Рене.
Кавалер повернутся и пошёл к себе в шатёр, время было уже обедать.
Глава 7
Утром стали снимать лагерь, собираться в Эшбахт. Пока запрягали первые телеги и пока собирали палатки, приехали Брюнхвальд и Гренер. Они отвозили безголовое тело кавалера Рёдля в замок барона фон Деница. Волков сидел на раскладном стуле рядом с бочкой, на которой лежали списки трофеев и стояла кружка с пивом. Списки он давно изучил и теперь смотрел, как четверо солдат под руководством Максимилиана снимали его драгоценный шатёр.
Как только он взглянул на приближающихся к нему офицеров, так сразу понял, что у них для него что-то есть. Да, они знают что-то такое, чем хотят немедленно поделиться с ним. Карл Брюнхвальд, да и Гренер тоже, оба ему нравились как офицеры и как люди, но их обоих Волков считал простаками. У них что на уме, то и на языке, то и на лице. И сейчас они шли к нему с лицами весьма озабоченными.
«Ну что ещё, мне опять ждать плохого?»
Офицеры поклонились, и после обычного приветствия Карл Брюнхвальд сразу начал:
— Рад сообщить вам, кавалер, что барон Адольф Фридрих Балль фон Дениц жив.
Волков смотрел на него из-под бровей взглядом нехорошим:
«Шутит ротмистр? Да нет, он и шутить-то не умеет, сколько его знаю, от него шуток не слыхал, да и старый кавалерист Гренер взволнован и серьёзен».
— И что же, вы его сами видели, господа?
— Нет, — говорит Брюнхвальд. — Нас до него не пустили.
— Привратник был больно строг, — вставил Гренер.