Все за столом смеялись шутке. А те, кто шутку не расслышал, переспрашивали, про что она. Даже вечно серьёзный фон Клаузевиц смеялся.
— Прошу вас, дорогой родственник, не налегайте на птицу, — умолял его купец, — у нас ещё красная рыба будет, везли её от холодного моря в бочках со льдом, вкус у неё изумительный, и лучшие лимоны к ней будут, и вино белое, а потом ещё и барашек молодой, уже томится в камине на углях.
— Желаете умертвить меня едой, дорогой родственник? — смеялся Волков.
И опять все смеялись вместе с ним.
— Врагам не удалось убить меня ни железом, ни ядом, так вы меня ягнёнком собираетесь добить? — продолжал шутить кавалер.
Но купец его убивать не хотел. Посмеявшись со всеми, он снова тихо продолжил свой разговор:
— Уже все в городе говорят, что будет до ваших владений дорога, хоть граф тому противится и козни против строит. Говорят, что дело решённое. Что многие купцы, гильдии и даже коммуны желают вступить в концессию.
— Что ж, пусть вступают, — сказал кавалер с видом безразличным, словно это всё его мало заботило.
— Пусть-пусть вступают, — кивал господин Кёршнер, — но речь-то они ведут о дороге только до ваших владений. А дальше-то что? Весной и зимой дальше они как ездить думают? По глине да по воде лошадей надрывать?
«Уж не вы ли, мой дорогой родственник, хотите дорогу дальше, до пристани строить?»
— Об этом я тоже думаю, — говорил кавалер.
— И правильно думаете, — продолжал Кёршнер. — Дорога хорошая, что в любое время года доступна будет, дело недешёвое. Знаю я, что в средствах вы ограничены из-за войны. Ходят слухи, что собираете вы большую армию к лету.
Кавалер посмотрел на купца и ничего не сказал, как и бургомистру. Пусть думают, что хотят.
Кёршнер хотел уже дальше продолжить, да тут к ним подошёл лакей и поклонился.
— Ну, чего тебе? — раздражённо спросил купец у лакея. — Не видишь, дурак, люди разговаривают. Говори, чего хочешь?
— К господину кавалеру фон Эшбахту монах прибыл, — сообщил лакей.
— Монах? Какой ещё монах? — воскликнул купец. Ему этот монах был ох как некстати, он как раз такой серьёзный разговор с гостем затеял.
— Монах от епископа, — сообщил лакей.
— От епископа? — господин Кёршнер уже был более мягок.
— Да, от епископа. Спрашивает господина кавалера. Прикажете звать?
— Нет, — произнёс тут Волков, вылезая из-за стола и бросая салфетку рядом с тарелкой, — не зови, сам пойду спрошу, что ему нужно.
Глава 8
На вид монах был из тех, кто не от сладкой жизни подался в монастырь. К тому же был крив. Правый глаз его был навеки зажмурен.
— Ну? Говори, — начал Волов, оглядывая монаха.
— Его Высокопреосвященство занедужил, просит вас быть, — взволновано отвечал монах.
— Высокопреосвященство? Это архиепископ. Что, в Ланн меня просят быть? — удивился кавалер.
— Ой, нет. Не в Ланн, не в Ланн. Я перепутал. К нашему епископу, к отцу Теодору, — поправлялся монах.
— А что случилось? Что за хворь с ним приключилась?
— Не знаю, господин, — отвечал монах как-то натужно.
«Убогий какой-то, среди монахов таких немало».
— Мне велено было вас сыскать да позвать в дом епископа, — бубнил монах.
Будь кавалер трезвее, так обязательно спросил бы, как монах его нашёл. Но им было уже изрядно выпито, и поэтому он сказал только:
— Беги к епископу, скажи, что сейчас буду.
Он вернулся в обеденную залу, где продолжались пир и веселье, и сказал:
— Господа, нас спросят быть у епископа.
Молодые люди стали подниматься, а господин Кёршнер спросил взволновано:
— Что случилось, кавалер?
— Епископ захворал, просит быть, — отвечал Волов коротко.
— Очень надеемся, что с епископом всё будет в порядке, — сказала госпожа Кёршнер.
— Надеемся, что вы вернётесь, — улыбнулся купец.
Волков обещал им, что если хворь епископа отпустит, то они обязательно вернутся.
Отчего-то он волновался. Зачем зовёт его епископ так спешно, в час, когда уже приближаются сумерки и все нормальные люди сидят за столом? Что могло случиться? Даже если епископ и захворал, зачем он зовёт его, а не лекаря? Почему не написал письмо, уж два слова мог чиркнуть или совсем плох епископ?
Может, что-то граф затеял?
На дворе, когда уже он садился в седло, а Увалень держал ему стремя, он окликнул Максимилиана:
— Максимилиан, пистолет при вас?