Тут сверху стали спускаться Элеонора Августа и мать Амелия.
— Хорошо, что вы пришли! — воскликнула Брунхильда. Теперь у неё было, кому всё высказывать. — Братец ваш отказался признать моего сына праведным.
— Что? Как? — не понимала сути разговора Элеонора Августа.
— Братец ваш не хочет отдавать мне моё поместье и поэтому утверждает, что рождённый мной ребёнок неправедный, — кричала Брунхильда, аж краснея от негодования. — Неправедный!
— Отчего же он так говорит? — всё ещё пыталась сохранить рамки приличия госпожа фон Эшбахт.
— Отчего? Скажите ей! — продолжала графиня.
— Граф утверждает, что ваш папенька был недееспособным, когда женился на графине, — нехотя произнёс кавалер, который вовсе не хотел всех домашних, и особенно жену, втягивать в эти дрязги.
А вот Брунхильда хотела, и поэтому продолжала кричать Элеоноре Августе, словно это она ставила под сомнение её притязания на поместье:
— Ваш брат откуда знает о брачной состоятельности своего отца? Ниоткуда, он просто не хочет отдавать то, что мне причитается! И это всё затеяла сестрица ваша старшая, вздорная старуха Вильгельмина! Старая сумасшедшая ведьма! Отравительница!
А Волков уже махал рукой монахине, чтобы та уводила госпожу в свои покои. Монахиня взяла жену под руку, да та заартачилась, не пошла:
— Не смейте так говорить о моей семье! — воскликнула Элеонора Августа. — Коли не верят вам, так может ещё и правильно делают!
— Не вам, распутной, судить! — кричала ей в ответ графиня. — Обо мне никто ничего сказать не может, а о ваших похождениях, при живом-то муже, всем известно!
Элеонора Августа сразу зарыдала и тут уже монахине удалось увести её наверх, а она шла и приговаривала:
— Ах за что мне это? Чем я Господа прогневила?
Эти вопросы очень удивили кавалера. При всей этой неприятной ситуации он едва не рассмеялся, такими удивительными и забавными ему в этот раз казались все эти женщины и их крики.
— Уж больно вы злы, — вдруг вступилась за Элеонору Августу госпожа Ланге, она как раз принесла графин с вином и бокалы. Сама принесла, чтобы прислуга не слушала, господские раздоры. — Негоже так на беременную кричать, тем более что она ни в чём не виновата.
— А вам-то кто дал право говорить? — удивлялась Брунхильда. — Уже всякой приблудной бабёнке, которую господин к себе под перину пустил, и тявкать на меня дозволяется?
Брунхильда сидела в конце стола, а Бригитт как раз наливала ей из графина вино и… дёрнула рукой, и несколько капель красного вина так и полетели на недавно купленное, очень красивое платье графини.
Ни Волков, ни тем более Брунхильда ни секунды не сомневались, что госпожа Ланге это сделала специально.
— Ах ты… — только и вымолвила Брунхильда, вскакивая с места и разглядывая пятна на новом платье. — Ах ты, подлость рыжая, ах ты, дочь шлюхи…
Она стала проворно выходить из-за стола. Графиня была чуть выше, значительно сильнее Бригитт и собиралась этим, кажется, воспользоваться, она чуть не рукава узкие на платье засучивала уже.
— Ах ты, шалава рыжая… Пригрелась тут… Прижилась! Девка трактирная…
А Бригитт, кажется, совсем не боялась её. Она раскраснелась от оскорбления и никуда не уходила, не убегала.
— Хватит! Молчать всем! — заорал кавалер и своим рыцарским кулаком ударил по столу. — Хватит! Не угомонитесь, так велю держать вас в амбаре в холодном. Пока не успокоитесь. Устал я уже от ваших склок!
— Господин мой, но разве вы не слышали… — начала госпожа Ланге.
— Я велел молчать! — он снова ударил по столу кулаком. — Молчать!
Госпожа Ланге обиженно поджала губы. Госпожа графиня тоже стояла молча, не отваживались его ослушаться. Вот только надолго ли их послушания хватит?
Он закрыл глаза и стал тереть их рукой, словно прогоняя наваждение.
«Быстрее бы уже на войну. Хоть на какую-нибудь. Там уж спокойнее будет».
Не дожидаясь обеда, хотя и хотел уже есть, он уехал из дома. Опять дули юго-восточные теплые ветра. Середина февраля, скоро уже весна. На дорогах корка льда, залитая водой, шаг в сторону — глина оттаявшая. Он с одним Увальнем поехал сначала на пристань, где узнал от мужиков с пришвартованной баржи, что весь уголь уже перевезли и последние телеги с углём только что ушли в город. Значит, успели всё перевезти до распутицы. А вот тёс и доски господин Гевельдас начнёт возить со следующей недели. Так что доскам придётся лежать под навесом, пока дороги не просохнут. Ну хоть уголь успели перевезти. Надо было узнать у племянника, как в городе идут дела с его продажей.