– Я не слишком увлекаюсь политикой, – как можно безразличней ответил профессор, – потому мне сложно сказать. Я всегда выступал сторонником мира и диалога между государствами по любым вопросам, и считаю, что пока люди воюют между собой, война остается гражданской. Ведь все мы жители одной планеты, один биологический вид, который должен направить все свои усилия ради продления жизни, общего прогресса и роста благосостояния. Но что в итоге? Из-за мелких сколков готовы накинуться друг на друга с кулаками, а в масштабах государства, – начинаем войну. И так на протяжении сотен веков. Мне кажется, что в один прекрасный день Богу надоест выводить нас на праведный путь, и он просто махнет рукой. И я больше, чем уверен, – доктор Фитцрой слегка повысил голос, – не найдется в мире ни одного человека, который посмеет обвинить Его в том, что он нас забыл.
– Боже мой, доктор, – Эрик не скрывал изумление в голосе, – да вы загнули целую проповедь. Мне кажется, вам нужно было выбрать путь священника или миссионера. Как считаете?
Профессор лишь ухмыльнулся на это и ответил:
– Дорогой Эрик, вот доживешь до моих седин и сам придешь к точно таким же выводам. Ведь не всю свою жизнь я понимал, что к чему и точно так же наивно верил пропаганде и заявлениям императора или депутатов, не пропуская их через призму разумной критики.
– Ладно, доктор. Уговорили.
Они добрались до места работы Ганса довольно быстро: через пятнадцать минут Эрик уже припарковал автомобиль на стоянке. Выйдя из машины, профессор снова ошеломленно уставился на здание мэрии, хотя и подозревал, что увидит перед собой нечто помпезное: северное и южное крыло вытянутого трехэтажного здания из белого камня были соединены переходом, над которым возвышался стеклянный купол с золотым шпилем. Мраморные колонны поддерживали двухскатную закрытую крышу над крыльцом; к нему с обеих сторон поднимались ступени из огненного камня. В нескольких окна горел свет, но в основном, создавалось впечатление, что в здании никого не было. Профессор миновал прямоугольный ступенчатый фонтан перед фасадом, из огромных чаш которого били диагональные струи воды, и быстро поднялся за Эриком в вестибюль. Сидевший на посту охранник кивнул им, после чего они миновали просторное помещение, выкрашенное в светло-коричневый цвет, и поднялись по лестнице на второй этаж. Кабинет Юнгера располагался в дальнем конце круглой комнаты, где стояли слегка потрепанные диваны, цветки в горшках и разные стойки для документов.
Эрик провел профессора до двери и поспешил откланяться. Немного волнуясь и в то же время, сгорая от нетерпения, доктор Фитцрой робко постучал и после утвердительного ответа распахнул дверь.
– Рад тебя видеть старый друг. – Сказал Юнгер, глядя на него из-за своего стола и весело улыбаясь.
2
Профессор стал ступором у двери, глядя на своего друга. Ганс Юнгер значительно прибавил в весе с момента их последней встречи, а морщины на его пухлом лице стали еще более глубокими, не говоря уже о черных мешках под глазами. Он вышел из-за стола, продемонстрировав отменный темно-синий костюм, накрахмаленную рубашку и галстук в сине-белую полоску:
– Ну что, даже не обнимешь старого друга?
Доктор пожал Юнгеру руку и сердечно похлопал по спине. Как же давно они не виделись. Закончив обмен любезностями, Юнгер указал профессору на мягкий стул с резной спинкой, а сам вернулся в свое кресло. Профессор окинул взглядом обстановку кабинета, которая была несколько простой: стол Юнгера был из обычного дерева, хорошо вскрытый лаком; на нем располагались несколько статуэток, бумаги, папки, рамки с фотографиями родных и друзей, несколько перьевых ручек, чернильница, стеклянное пресс-папье со скульптурой лежачего льва и еще всякая мелочь. К этому столу по центру примыкал еще один, с задвинутыми стульями по бокам. На стене за столом располагалась старинная карта Ринийской империи с некоторыми территориями, которые сейчас принадлежали другим государств. На вид ей было больше сотни лет, но это могла быть и хорошо сработанная копия. Большие окна со светлыми портьерами, золотая люстра под потолком, несколько цветков в горшках и книжные полки, заставленные разного рода книгами. Пол и стены были одного темно-багрового цвета, но за счет светлых окон не делали визуально помещение меньше, чем оно было на самом деле.
Юнгер добродушно улыбался, поглаживая свои густые белые усы и остатки волос на макушке. После небольшой паузы, разговор начал профессор:
– Ганс, правда, совершенно не стоило определять меня в такой шикарный отель. Я бы вполне обошелся и чем-нибудь попроще.
– Полная чушь, Карл! Я обязан тебе по гроб жизни, если не больше! Не спаси ты мне тогда ногу, я бы сейчас сидел в инвалидной коляске или шагу ступить не мог без костылей, а сейчас, – он указал на черную трость с серебряным набалдашником подле себя, – я обхожу только этим. И это – благодаря тебе. Сколько лет прошло с того момента?
– Более пятидесяти, – как можно скромнее ответил профессор, – да, что ни говори, мне тогда довелось хорошо потрудиться, вытащив почти сорок осколков из молодого лейтенанта, но тебе еще повезло: не один из них не раздробил тебе кость на столько, чтобы мне пришлось делать ампутацию.
– Как бы там ни было, ты мог отрезать мне ногу, как и большинству других солдат, но не сделал этого, решив провести многочасовую операцию. А это многого стоит…
Профессор вздохнул, словно ему снова довелось пережить тот момент в грязном медицинском блиндаже, где лейтенант Юнгер умолял молодого хирурга спасти ему ногу. Несмотря на то, что он был достаточно молод, Юнгер уже тогда обладал железной волей и стальной хваткой, способной заставить любого делать то, что он говорит. Это же надо было спасти жизнь человеку, который в будущем так высоко шагнет! А ведь его вполне могли убить или покалечить настолько, что он самостоятельно и нужду бы справить не мог. Но судьбе было угодно, чтобы этот человек выжил, и после сыграл ключевую роль в истории Ринийской империи. Профессору жутко хотелось его расспросить о подробностях заговора, и он осторожно произнес:
– Да, давно это было. Тогда нам многое казалось слишком простым и незначительным, чем было на самом деле. Но свою самую главную битву со временем мы проиграли, – то, что не смогли сделать вражеские снаряды и пули, выполнит оно. Кстати, мне было бы очень интересно узнать кое-что о недавно прошедших событиях. – По лицу профессора было понятно, о чем он хочет спросить, но Юнгер сразу нахмурился и покачал головой.
– Прости, Карл. Я не могу разглашать информацию, которая на данный момент имеет гриф «секретно», – все-таки прошло мало времени с известных тебе событий, – в этот момент он с опаской покосился на дверь, – ничего, кроме официальной версии произошедшего разглашать нельзя. – Он понизил голос до шепота: – Ситуация намного сложнее, чем может показаться. Сейчас повсюду есть уши, даже у стен. Оккупационная армия контролирует почти все, включая обычные разговоры. Надеюсь, ты понимаешь? – Профессор кивнул, но все же не удержался от вопроса:
– И долго это продлится?
– Никто не знает, даже еще более «большие шишки», чем я. Последняя война, своего рода, стала последней каплей для тех, кто терпел политику империи в течение последних пятидесяти лет. У нас просто не отсталость союзников.