– Спасибо, док. Честно признаться, не ожидал, что вы проявите столь большое участие к судьбе своих пациентов. – Он с усмешкой окинул взглядом помещение лечебницы. – Вы же сами знаете, что говорит народ о подобных заведениях. Репутация у них, мягко сказать, не самая лучшая, а люди, заточенные здесь – точно заключенные, только у большинства в этой тюрьме пожизненной срок. – Профессор вернул ему улыбку.
– Я всю жизнь старался сделать все возможное, чтобы разрушить подобный стереотип. Ну да ладно. Как вы себя чувствуете? Отдохнете или найдете себе другое занятие?
– О нет, пожалуй, я предпочту немного подремать перед обедом. Знаете, никогда бы не подумал, что подобная игра может помочь в лечении.
– Каждый день мы открываем для себя что-то новое. Сколько живешь, столько и учишься, а иногда понимаешь, что вчера знал гораздо меньше, чем сегодня. Такова природа жизни.
– Не могу не согласиться. Ну что ж. Один из ваших санитаров проводит меня? После обеда я бы хотел снова вернуться сюда и продолжить играть. Мне позволено?
– Конечно. На подобные занятия у нас ограничений нет.
– Чудно. Тогда до вечера, док.
Вильгельм взял сержанта под руку и вывел из комнаты. Не теряя времени даром, профессор решил узнать, как дела у молчуна.
Третий пациент практически не обратил никакого внимания на то, что доставил своими действиями неудобство и сосредоточенно копался в радиоприемнике. Доктор попытался привлечь его внимание:
– Что у вас? Как продвигаются дела?
Пациент бросил на него косой неприветливый взгляд, который словно говорил, что лучше оставить его в покое. Он взял карандаш и набросал на листке слова: «Это устройство достаточно сложно восстановить, но я справлюсь, если мне не будут мешать».
В этих словах содержался весьма не прикрытий намек, но профессор не обратил на него внимание:
– А как с вашей памятью? Удалось ли что-нибудь вспомнить? Судя по всему, вы неплохо разбираетесь в технике. Возможно, это как-то связано с вашей профессией или должностью, которую вы занимали в армии? – На секунду доктору показалось, что молчун дернулся, словно эти слова задели его за живое. Доктор не отступал: – Помните цифры, которые вы написали мне в начале нашего знакомства? Мне удалось кое-что узнать. Это код. Последовательность Филини, если быть точным. Используется в крайних случаях, если войскам угрожает смертельная опасность. Своего рода отчаянная мольба о помощи. И судя по всему, именно вы его использовали в тот день, когда случилось то, почему вы оказались здесь. А названия «Вульфрик» или «Вульвик» вам что-нибудь говорят? Может быть, избавите нас от поиска ответа и дадите его сами?
Но мимолетная вспышка в глазах пациента пропала так же быстро, как и появилась. Он снова принялся писать на листке. Спустя пару минут профессор прочитал: «Нет, я понятия не имею, о чем вы толкуете. Эти цифры просто крутились у меня в голове, и до этого момента я также не знал, что они означают, равно, как и не понимаю, что означают сказанные вами названия. Возможно, вы правы и я действительно был как-то связан с техникой, поскольку прекрасно понимаю, что и как нужно делать. Однако эти знания продиктованы не памятью, а опытом. Руки просто знают, что нужно делать».
Профессор повертел листок в руках, после чего поднял взгляд на молчуна. Встретившись с ним глазами, Карл Фитцрой словно говорил: «Я знаю, что ты что-то скрываешь и выдаешь себя за психа, но можешь рассказать, что произошло на самом деле». Но сказал он другое:
– Ну что ж. Раз так, то не буду больше вас отвлекать от работы. Если вы все же что-нибудь вспомните, прошу вас сразу сообщить мне или Августу. Помните – мы не ваши враги, а друзья. И скрывать от нас информацию совершенно не нужно. Это же в ваших интересах. Назначить адекватное лечение, не зная сути проблемы – практически невозможно. И чем быстрее вы дадите нам свечу, тем скорее развеется мрак всей этой истории.
Молчун не обратил на эти слова никакого внимание, и в протянутой скудеющей записке была лишь просьба: «Если вы смогли бы отыскать для меня наушники, я был бы очень признателен. Чтобы не раздражать посторонними шумами того парня. Раз нам волею судьбы пришлось делить одну комнату».
– Хорошо, попробую что-нибудь найти.
Молчун кивнул и вернулся к своему занятию. Профессор попросил Готфрида внимательно присматривать за пациентом, а сам подошел к Августу и шепнул ему на ухо:
– В мой кабинет. Нужно поговорить.
Когда у каждого оказалось в руке по чашке ароматного кофе, а дверь была плотно закрыта, профессор наконец-то смог поделиться своими мыслями с учеником:
– Я считаю, что третий пациент нас нагло обманывает.
Август был искренне удивлен:
– Вы так думаете? Мне все же кажется, что у него наблюдаются некоторые отклонения. В частности, его афазия. Она вполне может быть вызвана сильным стрессом.
– Безусловно. Я думаю, что и он об этом знает. Просто сейчас ему наиболее удобно играть эту роль. К нему никто не сможет предъявить никаких претензий и в то же время он остается в относительной безопасности. Кто станет искать его в подобной глуши? – Профессор отхлебнул кофе из чашки, наслаждаясь напитком, который создавал своеобразный уют.
– Но зачем ему это? Неужели он как-то замешан в этой истории?
– Я думаю, что не только замешан, но и знает, что на самом деле произошло. Понимаешь в чем дело, это чувство приходит с опытом, когда можешь отличить настоящего психически больного человека, от того, кто им притворяется.
– А как же признаки посттравматического синдрома?
– Я тебя умоляю. Данный синдром может проявляться и у абсолютно здоровых людей, переживших стресс. Несомненно, хотя бы то, что с ним произошло, да и само помещение в сумасшедший дом, наложит свой отпечаток на кого угодно. Вот тебе и признаки стрессового расстройства.
– Но зачем этот театр? Не проще ли все рассказать?
– Видно для него – не проще. Вся эта история дурно пахнет, а он знает, что запах приведет именно к нему. Поэтому он будет притворяться до тех пор, пока мы не выложим ему все факты, от которых он не сможет отвертеться. – Он посмотрел на Августа, поставив пустую чашку на блюдце. – Именно поэтому твоя миссия настолько важна. Ты должен как можно лучше разузнать все, что только возможно о пропавшей роте. Это нужно не только для них, но и для нас тоже. Пойми, чиновникам в больших кабинетах необходим хоть какой-то результат, а после случившегося нас и вовсе могут закрыть. Но если мы расколем этот орешек, только представь, какой нас ждет успех. А если возобновят финансирование, мы сможем вернуться к широкой практике, будет целое поле для исследований, новых статей, монографий, научных работ. Я делаю это не ради себя, Август. – Профессор запнулся, справляясь с нахлынувшими на него чувствами. – А ради тебя. Твоего будущего. Ты единственный, кто согласился стать моим учеником и последователем моих идей. А для меня это много что значит. Мои дети от меня далеко, да и занимаются они совершенно не тем, чем хотелось бы мне. Но ты, ты, Август – мое будущее, мое продолжение. И когда я почину, то ты станешь новым хозяином «Двух башен». Но это наследство не должно быть для тебя бременем. Я хочу, чтобы оно стало возможностью и помогло тебе вывести нашу методику лечения на международный уровень. Это моя мечта. И я очень хочу, чтобы она исполнилась.
Тронутый до глубины души его словами, Август только и смог промолвить:
– Можете мне поверить, я сделаю для этого все, что только возможно.
3
Несмотря на все чаяния профессора, достигнуть за неделю большего прогресса не удалось. С четверга погода испортилась, начав неделю затяжных дождей и сверкающих молний. Ветер с моря принес с собой похолодание, так что и не скажешь, что всего через несколько дней наступит лето. Проблемам духовным уступили проблемы более насущные. В пустующем женском корпусе начала сильно течь крыша, развилась сырость, грибок, а с ними и крысы. Мистер Борман не успевал менять ведра и протирать мокрый пол. Профессор и Август при поддержке санитаров старались залатать крышу, однако их усилия были тщетными: им определенно был нужен кровельщик, хорошо знающий свое дело. Хозяйство доктора Фитцроя буквально разваливалось на глазах. Пришедший упадок значительно ударил по моральному духу не только профессора, но и всего персонала, что сказалось на общей атмосфере больницы. Кухарка Долорес, казалось, была единственной, кто сохранял нотки оптимизма. Каждый день она старалась украсить свои блюда разнообразными улыбающимися рожицами, солнышками, сердечками и тому подобным. Профессор, конечно, ценил ее старания, однако на его настроение они практически никак не повлияли. Пока его радовали только две вещи: законченная диссертация Августа и маленький успех с пациентами.