– Я считаю, что Отто Ланге играет в этой истории не последнюю роль, – заключил Август и отхлебнул крепкий черный кофе, который заварил профессор в преддверии «долгой ночи». Время пить чай уже прошло. – Он либо был одним из тех, кто участвовал в расстреле деревни, либо был командиром их роты, что более вероятно.
Профессор кивнул, сказав:
– Поддерживаю. На рядового солдата он был не сильно похож. Наверняка наведался к нам под чужой личиной, чтобы выведать, что нам известно. Думаю, что он также боится, что правда рано или поздно всплывет на поверхность, как труп из болота. Однако встает другой вопрос: как ему удалось нас отыскать, и где он раздобыл бланки Ассоциации, пусть и устаревшие?
– Может быть, он работал военным психиатром, прежде чем стал боевым командиром? – предположил Август. – Тогда это многое бы объясняло.
– Не думаю. Много ли ты видел таких вот переквалифицировавшихся психиатров? Сменить стетоскоп на боевую винтовку – отнюдь не просто. Для этого нужно иметь годы тренировок и службы. Но то, что он как-то связан с психиатрией – неоспоримый факт. На тех болотах случилось нечто более странное, чем еще один акт геноцида. Не думаю, что наши пациенты, были виновны во всем этом. Скорее всего, они стали заложниками обстоятельств или жертвами какого-то чудовищного эксперимента.
– Но что могло с ними произойти, тем более что это повлияло на сознание ни одного человека, а целой роты солдат. Какое-то массовое помешательство.
Профессор покачал головой, раздумывая над всеми фактами, и чем больше он узнавал, тем сильнее становилось чувство, что эта история окажется намного страшней, чем они предполагают.
– Думаю, что это нам как раз и предстоит выяснить. Единственные живые свидетели случившего – те ребята, которые сидят у нас в «Двух башнях». Думаю, что пора перестать играть с ними в игры и наконец-то как можно резче выдать им все существующие факты, в том числе подсунуть под нос твои снимки и фото этого проходимца Ланге. Думаю, что память в этот момент у них оживиться, как никогда и наконец-то они перестанут морочить нам голову своими выдумками.
– Вы думаете, они притворяются? Но ведь некоторые симптомы достаточно сложно подделать.
– А ты думаешь, что перерезать целую деревню, проходит бесследно для психического состояния человека? Нужно быть либо психопатом, либо отморозком, чтобы продолжать спокойно жить после такого. Вот теперь мы разгадали загадку их посттравматического синдрома. Он был вызван не войной или боевыми действиями, а актом массовой резни мирных жителей. Я даже не представляю, кем можно быть, чтобы согласиться на такое.
– Но не будет ли для их психики эта информация подобно холодному душу? Это может спровоцировать сильный рецидив, который может привести к смерти. Вспомните поговорку: «словом можно убить». Стоит ли их «убивать» на этой стадии течения болезни или все же выждать время?
– Не переживай. Не думаю, что таких людей доведут до могилы подобные факты. Как-то же они с этим живут, а от того, что кто-то раскрыл их тайну, они лишь больше испугаются и попытаются рассказать, как все было в выгодном для себя свете, пока есть подходящий момент. Более серьезную опасность для нас представляет это тип Ланге. Мы не знаем, что от него ожидать, кто он такой и как сможет повлиять на всю историю. Это меня и беспокоит больше всего.
Профессор отвел взгляд, глядя в окно на сгущающиеся сумерки и на фигуру плетеного человека. Август заметил на его лице смятение и волнение, но гораздо больше в глазах доктора проглядывался страх, сильный страх, способный завладеть не только разумом, но и душой, страх, которого опасается каждый живой человек на этой земле.
– Может быть, нам обратиться за помощью к Розенбергу? – предложил Август, когда молчание затянулось. – Думаю, что он сможет предоставить нам необходимую защиту, если ситуация выйдет из-под контроля. Этот Ланге мне тоже не нравится, еще в первую встречу я понял, что он опасный человек.
Но профессор ответил:
– Всему свое время и к Розенбергу мы обязательно обратимся, но только тогда, когда все факты будут подтверждены и наша теория приобретет под собой основу. Пока что все это лишь догадки, гипотезы, предположения, которые для полиции ничего не стоят. С таким же успехом, любой человек может сочинить похожую историю и выдавать ее за чистую монету. Нет, только тогда, когда мы будем на сто процентов уверены в своей правоте, начнем задействовать внешние силы, а пока нам нужно дожать наших пациентов и посмотреть, какой сок они пустят.
Август вышел от профессора далеко после одиннадцати. На душе у него полегчало, словно разделив свою историю с кем-то, он избавился от ее части и сейчас чувствовал себя уверенным и решительным, готовый работать до последнего пота, чтобы узнать истину. А вот профессор наоборот, пребывал в душевном упадке. Впервые после войны, он ощутил то чувство, которое накатывало на него в окопах. Страх, жуткий страх, пробиравший до кончиков пальцев, который буквально парализовал, не давая и сдвинуться с места. Сердце учащенно билось в груди, левое веко подрагивало, как часто с ним бывало после сильного стресса. Поддавшись этому старому страху, он быстро поднялся наверх и разыскал в чулане коробку с револьвером. «Пять пуль для человека, и только шестая для дьявола» – в который раз прочитал он вырезанную на крышке фразу, пряча заряженное оружие в карман пиджака. Что-то ему подсказывало, что с дьяволом они еще встретятся.
2
Всю ночь профессор не сомкнул глаз, сидя над фотографиями, которые сделал Август и размышлял над тем, как наилучшим образом использовать все свои средства. С одной стороны, его ассистент был прав, и слишком сильное потрясение, которое они могли вызвать, лишь бы усугубило ситуацию и могло спровоцировать новый виток болезни, но с другой им было необходимо полностью убедиться в правоте своих предположений. Эта дилемма мучила доктора очень долго, он постоянно поддерживал себя крепким кофе, но уже под утро не выдержал и уснул на пару часов прямо на диване. Как ни странно, такой короткий сон пошел ему на пользу. Он встал в семь, ощущая небывалый прилив сил, и четко наметил себе план действий, которого будет придерживаться сегодня. «Все или ничего» – так он сказал себе во время бритья, твердо глядя на свое отражение в зеркале. Оттуда на него смотрел старый и изможденный старик со следами недосыпа и переживаний, которые ему довелось перенести за последние дни. В этот момент он снова вспомнил о Грете, и в душе у него стало до нетерпимости тоскливо. Сейчас, как никогда, ему был нужен ее совет и поддержка. Он в который раз совершенно безосновательно начал винить себя в ее смерти, лишь усугубляя душевные муки. Но в тот же момент он взял себя в руки и решительно посмотрел на свое отражение, мысленно попросив Бога о том, чтобы не совершить ужасную ошибку.
Выпив еще кофе вместо завтрака, он облачился в чистый серый костюм, не забыв повязать свою красную бабочку в белый горошек. Все фотографии, документы и записи он сложил в портфель, и преисполненный решимости вышел на улицу. Погода стоял скверная, если не сказать больше: похоже на побережье в который раз нахлынул циклон, который затягивался на несколько дней. Температура воздуха резко упала, ветер пробирал до мурашек, а с неба медленным строем слетали капли, расплываясь по тротуару. Профессор прикрылся портфелем и добежал до гаража, завел машину и выехал на дорогу. Он решил, что сегодня заедет еще и за Августом, ведь такая погода отнюдь не располагала к прогулке на велосипеде, однако подъехав к его домику, он обнаружил, что его ассистент уже уехал. Профессор лишь покачал головой и взял курс на «Две башни».
Дорога далась ему невероятно тяжело, еще никогда путь до клиники не был для него столь труден, как сегодня. Подъезжая к воротам, он посигналил Финке и тот второпях открыл створки. Даже сегодня у молодого сторожа было хорошее настроение, он любезно осведомился о делах доктора и после традиционного пожелания удачи, наконец-то дал ему проехать.