***
Бойль замолчал и сплюнул на пол, словно горечь от прожитых лет до сих пор стояла у него во рту. Он подошел к столику, налил воды себе и профессору, а потом замолчал, прислонившись к стенке. В душе профессора зародилась надежда, что он сможет выиграть еще времени, которого наверняка хватит, чтобы его хоть кто-нибудь нашел. Во время повествования Бойля, он сумел разглядеть за окном горы шлака, и даже край, как ему показалось, одной вагонетки. Значит, Бойль держит его где-то на западе, в районе заброшенных шахт, а они находятся, скорее всего, в одном из бараков, где жили рабочие. К сожалению, сбежать от него практически невозможно, пока он полностью связан. Что Бойль собирается с ним делать? Убьет? Или и дальше продолжит изливать накопившуюся за годы боль. Мог ли он винить этого человека в том, что произошло? Жизнь обошлась с ним сурово, что в некотором смысле оправдывает его высокомерие и эгоизм, однако стоит ли это хотя бы одной человеческой жизни? Не нужно забывать, что если сносишь головы на своем пути, то кто-то когда-то снесет и твою. Но сейчас ему лучше помалкивать на счет своих выводов и подыгрывать Бойлю. Психиатр он или нет?
– Похоже, жизнь обошлась с вами не лучшим образом. Некоторые причины ваших поступков мне остаются понятны. – Голос профессора звучал тихо, но в пустой комнате был подобен эху. Доктор посмотрел на камин и пляшущие в нем языки пламени; сейчас треск поленьев казался ему почти зловещим. – Возможно, вам нужна помощь. И как можно скорее.
Бойль снова усмехнулся, точно наивность профессора его забавляла.
– Оставьте при себе ваши врачебные штучки. Или вы думаете, я дурак? А что вы скажете дальше? «Мистер Бойль, развяжите меня, давайте забудем обо всем и отправимся ко мне домой пить чай»? А после вы сдадите меня полиции, или того хуже военным. Знаете, что мне грозит, если правда всплывет? Смертная казнь через повешенье. Не думаю, что эти шакалы проявят благородство и предоставят мне расстрельную команду. Я прекрасно знаю, как караются подобные преступления, а поскольку я был ответствен за своих людей, то и отвечать за их действия придется тоже мне. – Он снова замолчал, подошел к камину и поправил кочергой угли. Какие мысли таились в его голове, профессор не знал, но вряд ли в них было что-то хорошее.
Спустя минуту он продолжил свою историю.
***
«Как я уже говорил, поражение нашей армии было лишь делом времени. Когда войну ведут популисты и мечтатели, можно ожидать только беды. И беда пришла. Наши военные застряли на этой проклятой линии Максвелла. Надо сказать, что только благодаря этому самому генералу Максвеллу реготцы и смогли выиграть войну. Задержка дала достаточно времени для создания коалиции Трех государств и сбора подкреплений, ну а дальше вы и сами все знаете. Не думаю, что нужно пересказывать весь исход войны снова. За это время я просто умолял командование отправить моих ребят в бой, тем более что они с отличием прошли программу по саботажу. Для армии всегда большую роль играл тыл и снабжение, и если бы мы могли устраивать там как можно больше диверсий, то все сложилось бы совершенно иначе. Но, как говорится, история не терпит сослагательного наклонения. Командование решило не замечать моих просьб, отдав все лавры более знатным офицерам и их сынкам. А кто был я? Сирота без рода и племени! Меня страшно ненавидели, потому что я, будучи человеком из низов, так высоко продвинулся. Если бы вы только знали, сколько козней чинили мои сослуживцы! Один раз, накануне парада в честь Дня независимости, кто-то проник в мой кабинет и залил грязью парадное обмундирование! Мне пришлось, точно белой вороне, пройтись по главной площади в повседневной униформе. После кому-то вздумалось написать на меня донос, будто бы я применяю физическое насилие к своим подчиненным! Но я никого и пальцем не трогал! Разве что особо ретивым отвешивал пинки или подзатыльники, но и то в исключительных случаях! Пришлось объясняться перед военной прокуратурой в том, что все это чистые домыслы. Слава богу, что никто из бойцов не подтвердил подобные обвинения, а значит, ноги всех этих гадостей росли не из моей роты. Прокуратура после проверки признала меня невиновным, но, сколько нервов было попорчено! Я потерял сон, аппетит и присутствие духа. И подобных мелких соринок в моем глазу было хоть отбавляй.
Вот и с началом войны я снова столкнулся с препятствиями. Моей роте поручали самые примитивные и безопасные задания, точно мы были кадетами на первом курсе академии. Но вот однажды командование попросило меня разобраться с партизанами в Людерфонском лесу. Несколько нападений на конвои снабжения действительно имели место, и я увидел в этом шанс наконец-то доказать, что мы стоим больше, чем все другие подразделения нашей армии. Но и тут крылся жесткий подвох! Когда мы начали прочесывать лес, то обнаружили, что партизаны покинули его несколько недель назад. Скорее всего, эти атаки были лишь временной диверсией, а после выполнения миссии, они просто ушли. Мы день и ночь прочесывали этот лес вдоль и поперек, но так ничего и не нашли.
Не скрою, что на мгновение я потерял голову от ярости. На смену злобе пришла депрессия, а с ней и полный упадок сил и желаний что-либо делать. Мы стали лагерем близ какой-то богом забытой лесопилки Вульфрик, где жили одни старики, женщины и дети. Нет ничего хуже, чем бездействие и ожидание! Я не прекращал отправлять отряды на патрулирование леса, но все они возвращались ни с чем. Тем временем война уже начинала принимать для нас скверный оборот. Я снова писал в штаб просьбы отправить нас в бой и даже являлся к командованию самолично, но от меня по-прежнему продолжали отмахиваться. «А, Бойль, опять вы! – говорили они, – ну что, нашли вы своих партизан? Как нет? Быть такого не может! Нападения на конвои были? Были! Вот и ищите! Вы же давно просили дать вам стоящие задания для ваших бойцов, а теперь жалуетесь! Ну что вы стоите, как истукан? Выполняйте приказ!». Но даже когда ситуация стала совсем плачевной, о нас никто и не вспомнил.
Однако вскоре подвернулся случай, который дал мне надежду. Во время визита в Пельт, я отправился в бар выпить. Да, да, не удивляйтесь, не смотря на мое негативное отношение к алкоголю, на душе у меня было так скверно, что спасти от этого состояния хотя бы на время мог только он. Сидя за столиком, я подслушал разговор двух офицеров, которые поносили почем зря одного доктора, который на днях предложил командованию провести эксперимент по созданию роты «универсальных солдат». Конечно, над ним только посмеялись и выставили вон. Тем старым толстосумам не нравилось то, чего они не понимали, да и к тому же им было сейчас не до каких-то экспериментов, когда враг начал развивать наступление. Я принялся наводить справки об этом докторе и выяснил, что он работает в совсем еще молодом институте психологии и психиатрии. Не теряя времени даром, я наведался туда, но обнаружил, что мистер Файвинг, – так звали того доктора, – совсем недавно покинул заведение, поскольку финансирование его исследований прикрыли. Надо сказать, что врач, с которым я говорил, не скрывал своего скептического, и даже насмешливого отношения к его идеям.
Самого Файвинга я отыскал в общежитии от института. Это был молодой человек, лет двадцати семи, простой, ничем не примечательный. Короче говоря, впечатление он на меня не произвел. Сначала Файвинг подумал, что я пришел над ним поиздеваться, но после моих расспросов, он задумался. Молодой доктор, несмотря на невзрачный вид, был честолюбив и амбициозен, так же, как и я. К тому же за его простотой скрывался весьма незаурядный ум. Он поведал мне о том, как коллеги насмехались над ним за его идеи, как называли фантазером и мечтателем. Конечно, многие эксперименты Файвинга потерпели неудачу, но он доказывал мне, что наконец-то нашел способ увеличить физические и умственные способности живого организма до невероятных масштабов. У себя в комнате он построил лабиринт, где ставил эксперимент над крысами. Действительно, животные находили выход менее чем за минуту, к тому же могли целый день крутиться в колесе без остановок, а после этого сразу же проходить лабиринт. Я спросил Файвинга, сможет ли он применить свои методы к людям. Он сказал, что пытался добиться от военных или хотя бы университета предоставить ему группу испытуемых, но те посчитали эксперимент либо слишком опасным, либо не стоящим того, чтобы выделять на него средства. Я сказал ему, что предоставлю людей, и не кого-нибудь, а профессиональных солдат, так что шансы на успех будут высокими. Файвинг сначала колебался, ему было страшно начинать опыт без надлежащей поддержки и контроля, но, в конце концов, живший в нем энтузиаст взял верх, и он согласился.