Джуралла и его боевики не согласились оставить меня в долине на ночь. Ничего даже не объяснили. Просто отказали и все. Еще в полдень, сам не зная, зачем, я упирался, настаивал на том, чтобы остаться переночевать. А вечером не переставал удивляться, как такое могло прийти мне в голову. Теперь я хотел одного — как можно скорее выбраться из долины. Мечтал остаться в одиночестве. И о сигарете, потому что ради хозя-46 ев воздерживался от курения весь день.
Измученные пыльным пеклом дня, Джарулла, Халид, Саид и Шамиль шепотом переговаривались между собой. Мы все всматривались в сгущающуюся темноту в надежде увидеть огоньки фар, которые положат конец мучениям. Стало совсем темно, я мог спокойно закрыть глаза, не опасаясь, что кто-то это заметит.
Нас поднял на ноги сигнал радиотелефона, зажатого в руке Джураллы, и голос, с трудом пробивающийся сквозь металлические потрескивания. Поспешно бросая слова прощания, они велели мне ждать Хамзата и как можно скорее возвращаться в Махачкалу. Нервно перезарядили автоматы, вскочили в машины и помчались по каменистой дороге.
Не прошло и четверти часа, как появился Хамзат. Он был студентом, родился здесь в долине, и одним из первых присоединился к бородачам. А они позволили ему брить бороду, чтобы таким образом уберечь от ареста в Махачкале, где кроме учебы он занимался еще поддержанием контактов с местным мусульманским подпольем.
— Под Чабанмахи ни с того, ни с сего появились россияне и пытались разоружить наш пост. Но наши взяли их в плен. Четверых солдат и бронетранспортер. Теперь россияне придут за своими, — прошипел вместо приветствия Хамзат. Удлиняя путь, кружил по горным тропам, пока не решился съехать на шоссе в Махачкалу. Высадил меня перед гостиницей. — Если будет война, мы будем драться. Могут нас разбить, но тогда мы просто разлетимся, как раздавленная капля ртути. Будем везде и нигде. Нас нельзя победить. Нас будет все больше, а их дни сочтены.
Я уезжал на следующий день.
Россияне атаковали долину Кадара под конец лета. Окружили деревни, но даже не пытались их штурмовать. Днем над долиной кружили вертолеты, обстреливая дома ракетами. Стреляли, чаще вслепую, пулеметы и танки, расставленные на окружающих долину склонах.
Спасаясь от войны, десять тысяч жителей долины покинули свои дома в первые же дни окружения. Боевики Джаруллы, который руководил обороной, днем прятались по подвалам и лесам. Выходили из укрытий ночью, стреляя из засады в русских солдат, пытавшихся под покровом ночи спускаться в долину.
Какое-то время защитникам помогала погода. Густые туманы и редкие в это время года ливни приковали к земле смертоносные и недоступные для партизан вертолеты. В конце концов, гору все-таки взяли российские войска, несравнимо более сильные и многочисленные.
Последней капитулировала деревня Чабанмахи, та, где мы ждали Хамзата. Джуралле, вроде бы, удалось вырваться из окружения и пробраться лесами в Чечню. Говорят, его видели потом в Урус-Мартане.
От разгрома долину не спасли ни Басаев, который, объявив, что идет на помощь бородачам, совершил очередной налет на Дагестан (на этот раз на Лакию), ни серия ужасающих — более двухсот пятидесяти погибших — таинственных взрывов в Москве, Волгодонске и Буйнакске, которые должны были повергнуть Россию в ужас перед угрозой кровавой мести.
Наоборот, россияне, вынашивающие до сих пор планы отгородиться от Чечни полосой вспаханной, заминированной земли, в погоне за джигитами Басаева ворвались на чеченскую землю. Они были твердо убеждены, что на этот раз им удастся сломить тамошних горцев и их непонятное сопротивление, которое вдохновило других бунтарей, породив у всемогущей России чувство бессилия и слепого гнева.
Осень
Они ждали, как мы договорились, у бетонных блоков, отмечающих границу между Ингушетией и Чечней. С автоматами в руках, празднично одетые в шелковые рубахи, жилеты и заглаженные в стрелку брюки. Мохаммед и Нуруддин даже надели по такому случаю черные шляпы, такие когда-то популярные на Кавказе. Военные формы, ставшие в последние годы такой же физической частью их самих, как волосы, усы или бороды, показались им в Этот День неподходящей одеждой. В Этот День даже их машины сверкали чистотой, что на чеченских дорогах, серых от липкой грязи, было явлением редчайшим.
Они должны были меня охранять, заботиться о моей безопасности. Это ради меня их откомандировали из отряда и окопов над Тереком. Они с нетерпением ожидали меня, потому что Этот День должен был стать для них не только увольнительной с фронта, но и путешествием во времени, напоминанием о жизни до войны.