Стоит ему появиться на пороге общего зала, как разговаривавшая с кем-то из стражей Мегера поднимается из-за стола ему навстречу.
- Ты рассержен, я сразу почувствовала.
- Ты права, так оно и есть.
- Наверняка из-за Клерриса. Что он такое сказал?
- Давай присядем. Я расскажу.
...Имей тот малый лошака,
Им одарил бы дурака,
А будь свой ножик у него,
Не быть бы ей женой его.
Когда страж - худощавая женщина с гитарой - берет последний аккорд, сгрудившиеся вокруг круглого стола стражи и солдаты разражаются смехом. Лишь немногие поднимают глаза на Креслина и Мегеру, которые садятся за отдельный маленький столик поближе к кухне.
- Угодно что-нибудь выпить?
По одному лишь тону прислужницы можно догадаться, что питейное заведение встало на ноги и дела в нем идут неплохо.
- А что есть?
- Вино "Черная Зарница", хмельной мед и зеленый сок.
- Зеленый сок? - переспрашивает Мегера.
- Да, сок диких зеленых ягод, что растут на утесах. Кислятина страшная, но некоторым нравится.
- Мне зеленого, - решает Креслин.
- Я тоже попробую, хоть и кислятина, - Мегера кивает, пряча улыбку.
- Как вам будет угодно.
- Ты намекаешь на то, что я и во всем прочем приверженец кислятины? спрашивает Креслин.
- Мужчины в большинстве своем так устроены, что вокруг них все само собой киснет, - фыркает Мегера.
Юноша молчит, однако качает головой и слегка кривит губы. Мегера пожимает ему руку и тут же, выпустив ее, говорит:
- А твоя затея насчет питейного заведения была что надо.
- Да, одна из немногих, которая осуществилась с самого начала и без особых усилий.
- Ну, тебе все же пришлось кое-что сделать, чтобы все пошло, как надо.
- Иногда я жалею о том, что еще раньше не догадался спеть кое-кому особо.
- Иногда?
- Всегда, - поправляется Креслин и глубоко вздыхает.
- Ну вот, ты все еще сердишься.
- Ничего не могу с собой поделать. Клеррис прочитал мне нотацию о том, что я слишком активно использую магию гармонии и тем самым, видишь ли, нарушаю его драгоценное равновесие.
- О-о-о...
- Знаю, тебя это тоже давно волнует, но ведь я всю дорогу просил его о помощи. И не дождался никакого толкового совета, если не считать старой песни насчет терпения. В чем оно должно проявиться? В том, чтобы позволить всем, кто доверился мне, умереть с голоду? Обратиться к Белым с выражением покорности и мольбой о спасении? Или питаться корешками куиллы, пока мы не выведем все кактусы на острове?
Мегера хмыкает, не отвечая. Креслин начинает горячиться:
- Рассуждения о равновесии и гармонии звучат прекрасно, но ими людей не накормишь. И за оружие или инструменты ими не заплатишь.
- Вот потому-то, любимый, мы с тобой соправители, - говорит Мегера.
Креслин вопросительно смотрит в ее зеленые глаза.
- Ты думаешь, твоя мать и вправду хотела отослать тебя в Сарроннин или обречь на бегство и одиночество? - продолжает Мегера. - Думаешь, моей сестре нравилось держать меня в оковах?
- Мне казалось, ты ее ненавидела.
- Верно. Ненавидела и ненавижу. Но не за это, а за то, что ей было на меня наплевать. Мне понятно, что выбора у нее не было, но отнестись ко мне по-человечески она могла.
- Вот оно что...
- Ты понимаешь?
Креслин понимает. Понимает, что должен поступать так, как должен. Понимает, что ему не следует прятать свою боль от себя или... или проклинать других за то, что у них нет для него готовых ответов.
Рука Мегеры касается его ладони.
Страж с гитарой заводит новую песню:
...Тот малый в руки взял клинок
И ну клинком махать,
Но не рубить и не колоть,
А землю ковырять...
Звуки ее пения, конечно, не чистое серебро, но голос очень приятен. И все же Креслину не по себе. Каждый аккорд режет ему слух.
- Эй, ты в порядке? - спрашивает Мегера.
- Думал, что да, но эта музыка...
- Она не фальшивит.
- Знаю.
Служанка со стуком ставит на стол тяжелые кружки и, не задерживаясь, направляется к круглому столу, за которым сидят не меньше десятка мужчин и женщин. Все они из цитадели.
- Нынче они уже не служат ни герцогу, ни маршалу, - замечает Креслин. - Надо будет подумать о единой для всех униформе.
- Ну, это не к спеху.
- Тоже верно - Креслин отпивает крохотный глоточек почти прозрачной жидкости и морщится. - Ух ты!
- Ну не настолько же это кисло, - ухмыляется Мегера.
- А ты попробуй.
- Ну как, не настолько же это кисло? - вторит ей Креслин, дождавшись, когда она сморщится пуще его.
- Ты как, допивать будешь?
- А куда деваться? Я ведь мужчина, стало быть, все вокруг меня так и так должно киснуть.
Мегера тычет его локтем.
Он трясет головой, однако вовсе не от толчка, а оттого, что эхо извлекаемых певицей нот, хоть они и представляют собой серебро всего лишь с налетом меди, отдается в его голове фальшью.
- Ты это чувствуешь?
- Да, через тебя, - отвечает Мегера.
Они умолкают, потягивая кислый сок и прислушиваясь.
Доиграв, страж направляется к Креслину и, со словами: "Не согласится ли милостивый господин спеть", протягивает ему гитару.
- Весьма польщен, но, к сожалению, не могу, - отвечает юноша. - В другой раз. Мне очень жаль, но я правда не могу.
Юноше не по себе, но он не знает, что беспокоит его больше: искреннее огорчение стража или отсутствие и намека на тошноту - признак того, что он говорит правду и петь действительно не может.
- Ну что ж, значит, в другой раз, - страж переводит взгляд с Креслина на Мегеру. Глаза женщин встречаются, страж кивает и говорит: - Нам всем очень хотелось бы послушать тебя снова, милостивый господин. Как только... как только это будет возможно.
- Спасибо, - отвечает Креслин, чуть было не поперхнувшись.
- Ты знаешь, в чем дело? - спрашивает Мегера, когда страж возвращается к своему столу.
- Насчет музыки? Почему она меня беспокоит? Ну, надо полагать, Клеррис прав: дело в нарушении равновесия. Моего внутреннего равновесия.
- Я так и думала.
- А я вот - нет, потому как не знаю, чем это равновесие так уж нарушил. В последнее время я почти не прибегал к магии. Разве что следил за ветрами, но это едва ли могло повлечь такие последствия, - сделав еще глоток, юноша поворачивается к окну, где за дымчатым стеклом уже сгустилась тьма, и добавляет: - На самом деле я ничего не знаю.