Он делает большой глоток, уже не морщась и вовсе не замечая, что за напиток пьет. Мегера оставляет свой сок почти нетронутым.
За гитару берется другой певец.
...По лесам, по долам, по полям и болотам
Герцог со свитой скакал на охоту...
Пока звучит песня, Креслин молча потягивает сок, устремив взгляд куда-то за пределы ночи, а потом оборачивается к Мегере:
- Пора идти.
Она поднимается вместе с ним.
CXXV
Слигонское каботажное судно под одним-единственным парусом одолевает зыбь у входа в гавань и, кренясь, проходит мимо волнолома. Матрос на бушприте кидает линь стражу, дежурящему у тумбы, предназначенной для швартовки кораблей с глубокой осадкой.
Пониже вымпела Слиго реет другой флаг - перекрещенные черно-серебряные молнии на лазурном фоне.
Почему над слигонским судном флаг Западного Оплота? Эта мысль не дает покоя Креслину, который, огибая лишь самые глубокие лужи, бежит под дождем к причалу. В голову ему приходит лишь один ответ - как раз тот, какого бы он не хотел.
Хайел переглядывается с Шиерой.
- Наверное, надо дать знать Мегере.
- Она уже знает, что он встревожен.
- Но может не знать, почему.
- Ты прав. А знаешь, что мне кажется? Что наш гарнизон пополнится стражами.
- Еще стражи...
- Ну, не стоит стонать так громко.
- Не буду, - ухмыляется Хайел. - Ты-то пойдешь на пристань?
- Чего ж не сходить!
Они следуют за Креслином и догоняют его как раз перед тем, как корабль заканчивает швартовку у глубоководного причала.
- Можешь объяснить, с чего ты так переполошился? - спрашивает Хайел, подойдя к Креолину. Тот молча указывает на палубу, где выстроились стражи.
- А все-таки... - начинает Хайел.
- Понимаю... - перебивает его Шиера. - Я тоже надеюсь, что это не все, кому удалось уцелеть.
- А ты... ты думаешь?.. - Хайел смотрит на Креслина.
- А что мне еще думать? Маршала нет в живых, Ллиз мертва, а Риесса перебрасывает войска на Закатные Отроги. Если бы Западный Оплот стоял, как прежде, сюда приплыли бы не три взвода, - скорбно и сурово отвечает Креслин.
Команда под началом кряжистого капитана опускает сходни, и на берег сбегает русоволосая женщина. Не обращая внимания на Хайела, она подходит к Шиере и произносит:
- Капитан, взводный страж Фиера прибыла с докладом.
Креслин открывает было рот, но не произносит ни слова.
- Докладывай, - голос Шиеры суров, словно она говорит вовсе не с родной сестрой.
- Из прибывших на борту в строю три полных взвода. Кроме того, доставлено ходячих раненых пять, увечных десять, консортов и детей два десятка. После погрузки в Рульярте от ран умерли три стража. Кроме людей, доставлены некоторые припасы, оружие, инструменты и... уцелевшие сокровища Западного Оплота.
- Доклад принят, взводный Фиера. Позволь представить тебя регенту Креслину, - Шиера поворачивается к юноше. - Фиера, командир взвода.
Тот торжественно кивает:
- Честь сияет, взводный Фиера. Вы совершили подвиг, и мы встречаем вас с гордостью. Мало кто стяжал большую славу.
Официальный тон собственной речи претит Креслину, но он считает необходимым соблюдать обычай. Да и как еще должным образом почтить командира, пробившегося к нему ценой невероятных усилий? Однако, вспоминая тот единственный поцелуй под башней, Креслин понимает, по какой причине получает сейчас в свое распоряжение и мечи стражей, и казну Оплота.
- Милостивый господин, ныне ты воплощаешь в себе все, что осталось от величия и славы Западного Оплота. Примешь ли ты свое наследие?
- Я принимаю предложенное, ибо не могу поступить иначе, - отвечает Креслин и, понизив голос, добавляет: - Принимаю, хотя никогда этого не желал. Даже давным-давно я желал иного.
Сказать на пристани больше он не решается, но то, что прозвучало, должно было прозвучать непременно.
- Мы все это знаем, милостивый господин регент, - говорит Фиера, глотая слезы. - Могу ли я удалиться?
- Цитадель и все, чем мы владеем, в твоем распоряжении, взводный Фиера. Мы в долгу перед тобой, как перед ангелами и Преданием.
- А мы перед тобой, регент, - по юному строгому лицу текут слезы, но голос девушки по-прежнему тверд.
- Сойти на пристань. Строиться. Становись! - рявкает Шиера так, что ее слышат на палубе.
Стражи цепочкой спускаются с мокрых досок палубы на такие же мокрые камни пристани. Креслин вытирает лоб и глаза тыльной стороной ладони и отходит в сторону, подальше от места, где сестры-воительницы руководят высадкой. Хайел следует за ним.
Некоторое время юноша молча смотрит на океан, силясь собраться с духом, но когда начинает говорить, голос его дрожит:
- Они... это все... все, что осталось.
- Осталось от чего? - спрашивает Хайел.
- От Западного Оплота, - с этими словами он поворачивается к кораблю, где уже началась разгрузка.
К пристани подкатывает несколько подвод, наверняка присланных Мегерой, которая понимает - должна понять! - сколь тяжкий груз лег на его сердце.
CXXVI
Сидя на деревянном стуле спиной к паре коек, Креслин рассматривает листы пергамента. Госсел смотрит на Креслина. Мегера не смотрит ни на кого.
Наконец регент поднимает глаза:
- Насколько я понимаю, тебе причитается десять золотых. В качестве компенсации неизбежных потерь.
- Это не так уж важно, - прокашлявшись, отзывается Госсел. - Мы ведь не ходим порожняком, трюмы почти всегда полны. Большую часть времени даже проходы в большом грузовом трюме наполовину заставлены.
Креслин задвигает стул, выпрямляется, но в последний миг успевает нагнуться и не приложиться макушкой к потолочной перекладине каюты.
- Ты привез больше, чем ожидалось. А уж эти саженцы дуба... вот Лидии-то будет радость!
- А я радуюсь кобальту, он мне позарез нужен, - добавляет Мегера.
Госсел опускает глаза на инкрустированную столешницу с гербом герцогства, существующего ныне лишь в его памяти, и бормочет:
- Так дело не пойдет. Прошу прощения, но не пойдет. Пока обстоятельства не изменятся, - он отпивает из немытого бокала, потом наливает себе еще из дымчатой стеклянной бутыли, изготовленной в мастерской Мегеры.