Дверь распахивается, и на пороге появляется худощавый малый в овчинном тулупе.
- Нах! Одежка на нем вроде своя, а висит мешком. Не иначе как исхудал в дороге.
Из-за спины худощавого торчит рукоять. Он, как и Креслин, носит меч в заплечных ножнах, но его клинок подлиннее.
Взгляд Креслина перебегает с одного незнакомца на другого.
- Тощий, да и в кости не широк, - грохочет здоровяк, делая шаг вперед.
Не зная, как следует держаться, Креслин вежливо кивает:
- Да, одежда моя. А кто такой Фрузи?
- Фрози, - поправляет его торговец. - А разбойник, вот он кто.
По плитняку узкой дорожки Креслин приближается к дверям. Худощавый малый не трогается с места.
- Прошу прощения, - спокойно произносит юноша.
- Мальчонка, по крайней мере, воспитан, - со смешком замечает толстяк.
Худощавый молча изучает Креслина.
Юноша отвечает ему столь же пристальным взглядом, подмечая усы на узком лице, суровые серые глаза, а также то, что одежда на его груди и животе топорщится. Не иначе как под овчиной у него панцирь. А на поясе, в дополнение к мечу за спиной, короткий нож.
- Младший сын?
Обдумав вопрос, Креслин кивает:
- Вроде того. Короче говоря, мне пришлось уйти из дому.
По существу, он не лжет. Хотя ему не по себе даже от полуправды, юноша подавляет свои чувства, продолжая наблюдать за худощавым. Ибо из двоих незнакомцев более опасен именно этот.
- Клинок?
- Мой.
Перед тем как повернуться, худощавый еще раз буравит Креслина взглядом.
- Хайлин, ты собираешься его впустить? - ворчливо спрашивает торговец.
- Не хочешь пускать, так не пускай сам. Он для тебя не опасен... во всяком случае, пока ты не сунешь нос не в свое дело.
- Ладно, сам так сам, - торговец вразвалку направляется к Креслину. Ну, мальчонка... Как тебя сюда занесло?
- Направляюсь на восток, сюда завернул по дороге. А теперь позвольте...
Креслин огибает торговца и делает шаг к входной двери.
- Я не закончил! - тяжелая рука хватает юношу за плечо.
Спустя мгновение Креслин обнаруживает, что занятия со стражами не прошли даром: тело отреагировало прежде, чем он успел о чем-то подумать.
- Я сверну тебе башку... - бормочет валяющийся у его ног торговец.
- Это вряд ли, - слышится новый голос. На пороге, в проеме открытых дверей, стоит плотного сложения седовласая женщина. - Парнишка старался вести себя вежливо, а тебе, Деррилд, приспичило распустить руки. Что не свидетельствует о большом уме. Твой человек не советовал тебе связываться с пареньком, потому что, в отличие от тебя, сразу распознал в нем бойца. Молодой - не значит неумелый.
Она повернулась к Креслину:
- Что же до тебя, юноша, то ты неплох и с виду, и в рукопашной. Однако гостеприимство на постоялых дворах стоит денег.
- Я не хотел неприятностей, хозяйка, - с полупоклоном произносит Креслин. - Каков здешний тариф?
Он говорит на языке Храма, понимая, что его произношение сильно отличается от говора торговца.
- Тариф? - озадаченно переспрашивает женщина.
- Ну, сколько причитается за еду и пристанище?
- А, плата... Четыре серебряника за комнату и один за обед.
Пока еще юноша может позволить себе подобные траты, однако, понимая, что сумма весьма высока, всем своим видом выказывает удивление:
- Пять серебряников?
- Да, недешево. Но мы должны покупать припасы.
- Хозяйка, три - это уже вымогательство, а пять серебряников откровенный грабеж. Даже в том случае, если за эти деньги меня поселят в комнате, достойной королевы.
По лицу женщины пробегает улыбка - возможно, ей понравились его слова.
- Ради такого смазливого личика, как твое, я готова ограничиться вымогательством, причем с возможностью окунуться в горячую ванну. Постояльцев нынче немного, так что ты даже сможешь спать один, хотя... она меряет его пристальным взглядом.
- Ванну, - презрительно хмыкает вставший на ноги торговец, - женская блажь, вот что это.
- Ванну и питание? - уточняет Креслин, стараясь не обращать внимания на выразительный взгляд женщины.
- И питание. Только без горячительных напитков, - хозяйка берется за метлу и уже более суровым тоном добавляет: - Но деньги вперед.
Креслин смотрит на облака над головой и кивает.
Впустив юношу и закрыв обе створки дверей, женщина ждет, пока он выуживает из кошелька три серебряные монеты. Он радуется тому, что монеты более крупного достоинства зашиты в тяжелый дорожный пояс.
Хозяйка отводит его в комнату, где имеется двуспальная кровать, узенький, в две пяди шириной, стол и фитильная лампа.
Каменный пол ничем не застелен, а единственное окошко больше походит на щель.
- Смотри, тут есть даже подушка и покрывало! - восклицает седовласая содержательница постоялого двора.
- Ты упоминала ванну.
- Да, ванна прилагается к комнате.
- А к ванне - хорошее полотенце, - добродушно дополняет Креслин.
- Да ты разоришь заведение, молодчик!
- Может быть, стоит начать с купания? - произносит Креслин, чувствуя, что весь пропах потом.
- Как пожелаешь.
Пропустив мимо ушей предложение оставить вещи в комнате, юноша следует за хозяйкой с заплечным мешком и мечом. Ванная комната заставляет его вспомнить о презрительном хмыканье грузного торговца: она представляет собой крохотное помещение с двумя углублениями в каменном полу, куда струится вода из подземного горячего источника. От нее исходит запах серы, но такие мелочи ничуть не омрачают радости юноши. Первым делом он достает бритву и сбривает свою щетину, ухитрившись порезаться всего пару раз. Вымывшись сам, Креслин стирает и как можно суше отжимает пропотевшее нижнее белье, надевает вынутую из котомки чистую смену, облачается в кожу и возвращается в свою комнату.
Заперев дверь изнутри, он развешивает полотенце и влажную одежду на нижней спинке кровати, бросается на постель и почти сразу засыпает.
"Клинг... Клинг..."
Звук колокольчика заставляет Креслина подскочить. Сколько же он проспал? Всю ночь? Сумерки за окном могут с равным успехом оказаться и вечерними, и предрассветными. Он садится, нашаривает огниво и зажигает лампу, после чего трогает развешенное на спинке кровати белье. Оно влажное, а до утра бы, пожалуй, высохло.