Позади мальчугана в дверном проеме появляются еще две светлые головки.
- Весьма глубокое суждение для столь молодого человека, - улыбается Виердра. - Виллум, скажи: "Доброй ночи".
- Доброй ночи.
- Доброй ночи, Виллум.
Подхватив сынишку, Виердра исчезает. А вторая гостья - Лоркас, с маленькой гитарой в руках - остается.
- Неужто Виллум прав? Ты действительно перебил кучу людей?
- Убить одного - это уже и так слишком много.
Креслин жестом указывает девушке на кровать Хайлина, но тут же спохватывается:
- Или, может быть, спустимся вниз?
Лоркас тихонько прикрывает дверь и садится напротив него. Креслин видит, что у нее карие глаза. И понимает: на его вопрос она предпочла не ответить.
- Ты говорил, будто играл для себя. Может, и мне сыграешь? Песню или какую мелодию...
Отказать в такой просьбе Креслин не в состоянии. Взяв гитару, он перебирает струны, оценивая инструмент. Хороший, некогда наверняка принадлежавший настоящему музыканту. Под его пальцами ноты окрашиваются серебром, воспринять которое видимо дано лишь ему одному.
"...из тех, какие играют в ваших краях..."
Креслин незаметно улыбается: сомнительно, чтобы Лоркас вдруг понравились боевые марши Западного Оплота. Что же сыграть? На ум почему-то приходит песня, слышанная при дворе Сарроннина. Медленно, очень медленно, он начинает...
- Ты не проси, чтоб я запел,
Чтоб колокольчик прозвенел!
Мой стих таков, что горше нет:
Ничто и все - один ответ!
Ничто и все - один ответ!
Любовь сияла белизной
Голубки белокрылой,
Но так прекрасен был другой.
Что разлучил нас с милой.
Нет, не проси о том пропеть;
Не может голос мой звенеть.
Ведь счастья нет - и солнца нет!
Ничто и все - один ответ!
Ничто и все - один ответ.
И ночь окутала мой взор,
Черна, как туча грозовая,
Где ярко молния сверкает
И освещает лжи позор.
Так не проси, чтоб я пропел,
Чтоб колокольчик прозвенел.
Мой стих таков, что горше нет!
Ничто и все - один ответ!
Ничто и все - один ответ!
Короткая песня отзвучала. Креслин встает, кладет гитару на высокий стол и снова усаживается на краешек кровати. Лоркас подается вперед:
- Да откуда ты такой взялся?
- С Крыши Мира, - отвечает уставший от лжи и притворства Креслин. - Из Западного Оплота.
- А я думала, что тамошние бойцы - женщины, - девушка растерянно хмурится, но тут же заправляет за ухо выбившуюся прядку и улыбается.
- Так оно и есть.
- Но ты-то ведь настоящий боец. Хайлин - и тот сказал, что не хотел бы с тобой столкнуться, а он никогда никого не боялся. А отец и вовсе смотрит на тебя, как на демона.
- Ну, это длинная история...
- Можешь не спешить, - она пододвигается к нему поближе. - Время у нас имеется. Хайлин сегодня не вернется, а Виердра ничего не скажет.
- А твой отец?
- Мама его от себя и на шаг не отпустит.
Креслин усмехается. Что на востоке, что на западе - некоторые вещи повсюду одни и те же.
- Меня зовут Креслин... Я родился в Черной башне... хм... Испытания? Так вот... Наверное, они знали, - он отвечает на ее вопросы, но иногда несколько невпопад: его отвлекают собственные мысли. - Эмрис не хотела обучать меня искусству клинка, она всегда была против. А Хелдра - у той имелись собственные причины... Нравился ли мне кто-нибудь? Может быть, Фиера, но она была только стражем... прежде всего стражем, - поправляется юноша, вспомнив обжигающий поцелуй у башни.
Лоркас, теплая и нежная, сидит рядом и слушает исповедь его короткой жизни. На ней та же голубая туника, что была за обедом, только волосы теперь распущены.
Как-то само собой выходит, что они откинулись на подушки, и его рука удивительное открытие - обвивает ее талию. О некоторых вещах - таких, как Сарроннин или ночной визит Мегеры, - юноша предпочитает умолчать.
- Так ты, выходит, самый настоящий принц!
Креслин смеется: рядом с ней ему легко и спокойно.
- Не совсем. Только Ллиз может стать следующим маршалом, да и то должна подтвердить пригодность к правлению. Ей не обязательно быть лучшей среди бойцов, но она обязана владеть клинком не хуже любой из старших стражей и знать еще кучу всякой всячины... насчет торговли, политики... всего на свете.
- А ты любишь свою сестру?
- Иногда. А порой она становится совсем как маршал.
- Почему ты всегда говоришь "маршал", а не "мама"?
- Она никогда не позволяла мне назвать ее мамой.
- Но... как я понимаю, позволив тебе изучать боевые искусства, она пошла против обычая. Наверное, это далось ей непросто.
- Ну, можно, наверное, взглянуть на это и так... - Креслин прислоняется к щеке Лоркас, закрывает глаза, а когда заставляет себя открыть их, произносит:
- Все. Пожалуй, больше я рассказывать не могу.
- Вот как? - она поворачивается, обнимает его, он чувствует нежную сладость ее губ и сжимает ее в объятиях.
А потом понимает, что лучше поскорее отпустить ее. И отпускает. Лоркас мягко отстраняется и произносит:
- Если ты не обещал...
У юноши отвисает челюсть.
- Думаешь, мы не знаем, что у отца на уме? - весело, но без насмешки говорит она, а потом, одарив Креслина еще одним поцелуем, добавляет: Кроме того, тебе наверняка предназначена принцесса. И ты ее стоишь.
- Но...
- Вспоминай меня. Почаще...
Лоркас исчезает почти так же незаметно, как и пришла. Креслину кажется, что теперь он чуть лучше понимают, что же имеют в виду мужчины востока, когда произносят слово "женщины" и многозначительно покачивают головой. Вконец обессиленный, едва успев стянуть сапоги, раздеться и, послав язычок ветра затушить лампу, он проваливается в глубокий сон. Без сновидений.
XXVIII
Креслин берет свою котомку и закидывает за спину.
- Жаль, паренек, что я не могу оставить тебя при себе, - негромко бормочет Деррилд. - Но торговля вовсе не такое доходное дело, как думают некоторые.
Креслин кивает:
- Понимаю.
Он понимает, что Деррилд не может оставить его в своем доме по ряду причин, и одна из них - белокурая девушка, находящаяся сейчас в соседней комнате. Приладив мешок и убедившись, что может без труда дотянуться до вложенного в заплечные ножны меча, юноша еще раз спрашивает: