- Кто меня беспокоит, так это два единственных оставшихся в Кандаре правителя, располагающие боеспособными армиями. Я прекрасно помню, что случилось с силами вторжения, которые ты столь деятельно поддерживал, Хартор. К тому же тиран доводится по консорству кузиной герцогу Монтгрена.
- О...
- Вот именно. Если со временем этому юноше суждено лишиться сил и умереть, то... - он пожимает плечами. - Но в любом случае это лучше, чем наносить оскорбление маршалу или Риессе, особенно если в том нет необходимости.
- Я подготовлю темницу, - предлагает Хартор. В ответ слышится тяжкий вздох.
- Ты хоть о чем-то думаешь, а? Если линии его жизни окажутся сведены в одно место, это будет верным указанием. Задача - скрыть его местонахождение от маршала и тирана; до поры никто не должен знать, в чьих он руках. А там со временем мы сможем широко распространить слухи о жестоких западных дикарках, которые, следуя своей варварской природе, довели бедного юношу до смерти. Такая молва будет нам на руку.
- Но ведь именно мы...
- А кто узнает? Мы ведь не обязаны во всем руководствоваться соображениями Черного Ордена.
Человек в ослепительно белом облачении улыбается, хотя эту гримасу трудно назвать улыбкой.
- Черным такое не понравится, Джепред.
- А им незачем об этом знать. А хоть и догадаются, как они смогут хоть что-нибудь доказать?
- Понял. Как насчет дорожно-строительного лагеря?
- Превосходное предложение, лишь с одним дополнением. Он не должен знать, кем является.
- А если Белая Тьма перестанет действовать?
- Примерно на год ее хватит. А за это время...
Стоящие вокруг стола люди в белом глубокомысленно кивают. Все, кроме одного, - кивает, правда, и он, но его лицо лишено какого-либо выражения.
XXXV
Рыжеволосая женщина встает и, шатаясь, утирает со лба пот.
- Ублюдок! Почему он не заботится о себе? Почему? Проклятая лихорадка, проклятая головная боль! Что они с ним сделали?
Не в силах сфокусировать взор, она снова оседает на деревянный стул, привинченный к полу напротив письменного стола. Ее пальцы впиваются в подлокотники, вырезанные в виде резвящихся дельфинов. Белые шрамы, все еще воспаленные шрамы на запястьях, горят почти так же, как раньше, когда ей приходилось носить браслеты из холодного железа.
- Сестра... - подавив речи, рвущиеся из глубины души, она бросает взгляд на полку над узкой корабельной койкой, где лежит белый кожаный футляр с зеркалом внутри. Левая рука непроизвольно поднимается, но тут же падает обратно на подлокотник.
И виной тому не качка. Ветры немилосердно треплют каботажное судно, идущее к северному побережью Слиго, в Тайхэвен, однако эту пассажирку морская болезнь не донимает. В отличие от лихорадки, терзающей ее тело, и мыслей, терзающих душу.
Обе руки вновь судорожно вцепляются в дерево, по пальцам пробегает дрожь.
- Сестра, ты заслуживаешь всех мук преисподней! - женщина обессиленно откидывается па стуле. Стоит ей закрыть глаза - и перед ними встает виденная в зеркале клубящаяся белизна. Она блокирует любые попытки восстановить прерванную жизненную связь.
- Будь проклята тьма... и он... и она! - срываются слова с растрескавшихся губ. - Будь все проклято!
XXXVI
Резкий, лишенный ритма лязг молотов о зубила наполняет утренние сумерки, окутывающие каньон.
Человек с серебряными волосами бредет мимо глубоких расселин, разделяющих заготовки монолитных блоков - каменных кубов со стороной в тридцать локтей. Поднимаясь к разгрузочной площадке, он наклоняется вперед, чтобы сбалансировать вес камней в корзине, не обращая внимания на привычную боль от парусиновых лямок, врезающихся в тело.
Перед ним расстилается новый искусственный каньон, открывающийся на восток, - острый как нож разрез в горном массиве. Дно этого разреза уже начинает покрывать плотно пригнанное мощение дороги. Дорога - так ему, кажется, говорили, - не отклоняясь в сторону и на палец, ведет из Фэрхэвена прямо к тому месту, где он стоит. Позади него, примерно в четырехстах локтях от деревянной разгрузочной площадки, вздымается каменная стена. Деревья, трава и мягкая почва над каменным основанием были удалены, отчего в каньоне много пыли. Она то и дело забивается рабочим в глаза или вынуждает их кашлять.
На полпути между разгрузочной платформой и горой, стоящей по курсу продвижения дороги, видны две фигуры. Сапоги, туника, брюки - все белое.
С наработанной ловкостью юноша поворачивается, выскальзывая из лямок и освобождаясь от ноши, и отступает в сторону, чтобы дождаться пустой корзины.
Его взгляд скользит по блестящей дуге речушки, протекающей у северной стены каньона и впадающей в придорожный канал.
Мастер, принявший корзину, опорожняет ее в желоб, заполняя дробленым камнем пространство между основными блоками. Водосток рядом с новым дорожным полотном еще не соединен с основным каналом, и воды в нем нет.
- Следующий!
Человек, не имеющий имени, забирает пустую корзину и возвращается туда, где стоят маги в белом.
Солнце еще не поднялось достаточно высоко, чтобы осветить дно каньона. Там таятся утренние тени. Неожиданно все звуки перекрываются пронзительным свистом.
- Назад! Идиоты! Кому сказано, назад!
Толстогубый детина в шлеме белой бронзы и при мече изрыгает приказы.
- Ты, серебряная башка! Живо за заграждение! За барьер!
Протиснувшись бочком за низкую каменную стену, безымянный работник оказывается среди дюжины уже скорчившихся там фигур.
- Закрыть глаза! Всем закрыть глаза!
Вспомнив о боли, среброглавый повинуется. Неужели боль была всегда? Ему почему-то кажется, что нет.
Вспышка света. Ярче полуденного солнца, ослепительнее любой молнии, она раскалывает скалу, запирающую каньон. Могучий монолит раскалывается. Гранитное крошево с грохотом оседает, образуя подобие пирамиды. Туча пыли вздымается навстречу заре, скрадывая очертания каньона.
- Покинуть убежище! За работу! - командует надсмотрщик.
Двое магов медленно, устало возвращаются к золоченой карете, дожидающейся их на полированных плитах там, где дорога уже проложена.
Волшебник помоложе проходит на расстоянии вытянутой руки от безымянного юноши. Тот смотрит на мага, пытаясь извлечь из своей памяти нечто ускользающее. Но безуспешно.