- Добрый вечер, - говорит он. - Я хотел убедиться, что ты благополучно добралась до дома.
- А кто мог бы мне помешать?
- Наверное, никто. По правде, мне просто надо было что-то сказать. Кстати, ты ведь хотела со мной поговорить.
- Это все ерунда. Какой смысл? Ты не слушал меня раньше, так с чего бы тебе вздумалось слушать теперь?
- Я уже слушаю.
Креслин притворяет за ней входную дверь. Света, льющегося из открытой двери ее спальни, достаточно, чтобы они могли видеть друг друга.
- Что, после очередного торжества тебе легче снизойти до того, чтобы меня выслушать? - она смотрит так, словно собирается обойти его, как неодушевленный предмет, и скрыться в своей комнате.
- Я не это имел в виду.
- Ты никогда не имеешь в виду того, что происходит на самом деле. Ты просто действуешь и плевать хотел на то, что чувствуют при этом другие. Или чувствуешь, тоже не думая о том, как может кто-то воспринять эти чувства.
В ее глазах бушует ледяное пламя.
- Ты права, - со вздохом соглашается юноша, - я и впрямь сначала действую, а потом уж думаю.
- Считается, что я вроде как твоя жена, разлюбезный суженый, но до сего дня мне было невдомек, что ты, оказывается, мастер петь любовные песни, от которых тают женские сердца. И боевые марши. Тебе даже в голову не пришло мне рассказать!
Креслина так и подмывает указать, что она уделяла ему не так уж много времени и вести разговоры не о делах было попросту некогда. Однако он сдерживается.
- Наверное, ты права. Возможно, я просто побаивался - вдруг ты станешь порицать меня еще и за это?
- Порицать великого Креслина? Как можно!
- Я не догадывался о твоих чувствах, правда. Ты знаешь, что чувствую я, а вот сказать то же насчет тебя я не могу.
- Не можешь - и не надо, - с этими словами Мегера пытается уйти.
Креслин поднимает руку, однако к ней не прикасается. Она останавливается.
- Мегера, так больше нельзя.
- Надо же, дошло. А не я ли твердила тебе это с того дня, как ты очухался в замке дорогого кузена?
- Выходит, я медленно соображаю.
- Знаешь что, я устала. День был нелегким, как, впрочем, и все они в последнее время. Что у тебя на уме? Собираешься повалить меня на кровать и назвать это любовью? Думаешь, таким образом можно что-то решить? - Губы ее дрожат от ярости.
Креслин делает глубокий вздох.
- Нет... вовсе нет. Я хотел предложить что-то... что-то вроде дружбы. Я постараюсь сначала думать, а потом уж действовать. Или даже говорить. Наверное, и в запале не стоит употреблять столько обидных слов.
- Не знаю, что и ответить, - качает головой Мегера. - Просто не знаю. Сейчас у тебя такой настрой, но каким он будет завтра? Или послезавтра?
- Сам не знаю, - пожимает плечами Креслин. - Но почему бы нам не попробовать?
- Ты попробуй, а я посмотрю. Доброй ночи.
Теперь он даже не пытается ее задержать.
- Доброй ночи.
Некоторое время Креслин неподвижно стоит в полумраке недостроенной парадной гостиной, подставляя лицо прохладному бризу, а затем уходит к себе, раздевается, гасит лампу и растягивается на жестком топчане.
Прислушиваясь к пению невидимых цикад и лягушек, юноша размышляет о том, как бы научиться не совершать необдуманных поступков. Постепенно у него тяжелеют веки, и он мысленно желает Мегере спокойной ночи.
Интересно, восприняла ли она это пожелание?
Из головы не идут слова Лидии. Не доживут до осени? Почему?
Он закрывает глаза в надежде, что это поможет ему заснуть.
LXXXVI
Креслин просыпается рано, сразу после того как первые солнечные лучи осветили поверхность Восточного Океана. Значит, он успеет поработать с камнем, прежде чем вместе с Мегерой отправится на встречу с Шиерой, Хайелом, Лидией и Клеррисом - теми, кого юноша про себя называет неофициальным Регентским Советом.
Перейдя в недавно отгороженную стенами комнату, где предполагается со временем оборудовать кухню, он достает ломоть черного хлеба и наливает из бака кружку холодной воды. В цитадели можно будет перекусить основательнее, а здесь, в регентской резиденции, не сыщешь ничего лучше сухой корки. Ветер с моря приносит прохладу, но безоблачное небо обещает, что день будет жарким.
Полагая, что Мегера еще спит, Креслин, стараясь не шуметь, переносит заготовки к плите, служащей ему столом каменотеса. Сделав дюжину ходок, юноша останавливается и утирает взмокший лоб. И это - в такой ранний час! К полудню, наверное, здесь будет настоящее пекло.
- Гляжу, ты рано поднялся, - говорит, высунувшись из окна, одетая в линялую голубую сорочку растрепанная Мегера.
- Я старался не шуметь.
- Спасибо за заботу... Но если мне хоть когда-нибудь удастся подняться раньше тебя, я покажу, в чем разница между "не шуметь" по-твоему и не шуметь на самом деле.
- Ну если ты встанешь в такую рань...
- Не все рвутся встречать солнце.
- Солнце солнцем, но у нас сегодня вроде бы, назначена встреча.
- Минуточку, я только умоюсь.
Мегера исчезает в комнате, а Креслин, которому больше нет надобности соблюдать тишину, кладет заготовку на плиту и со звоном вбивает железный клин. Прилаживая уже обтесанный камень, юноша жалеет о том, что умения, которыми он владеет, по большей части невещественные - вроде музыки, а то и разрушительные, как искусство лучника и меченосца. Вот если бы он был каменщиком или плотником!..
Скреплять камни раствором уже некогда. Креслин откладывает инструменты и спешит в умывальную. Пол мокрый - Мегера здесь уже побывала. Быстро приняв холодный душ, юноша хватает рабочую одежду в охапку и нагишом бежит в свою комнату.
Когда Креслин, одевшись, выходит на террасу, поджидающая его там Мегера - волосы ее не высохли - замечает:
- Когда ты бегаешь без одежды, это выглядит совсем неплохо.
- Хм... что я могу сказать? Разве что выразить надежду увидеть когда-нибудь в таком виде и тебя.
- Это ты после вчерашнего?
Креслин задумывается, не стоит ли извиниться, но, видя ее улыбку, сохраняет шутливый тон: