– Леррис, но ведь я ничего подобного не говорил. Это ты сказал.
Я открыл было рот, вознамерившись возразить, но тут Тамра хмыкнула:
– Леррис, ты бы хоть раз подумал, прежде чем говорить.
Кристал хихикнула. Я взглянул на нее с ненавистью, но она на меня не смотрела. Зато Ринн посмотрела. Вытянула длинные стройные ноги и покачала головой.
Все промолчали.
Магистр Кассиус вздохнул – по-настоящему, глубоко вздохнул.
– Ладно, – проворчал я, – может, кто-нибудь из вас объяснит тупому Леррису…
– Ты не тупой, а упрямый, – перебила меня Тамра. – Никак не хочешь понять…
– Что я должен такого понять?
– Леррис, – прогромыхал Кассиус, – ты согласен с тем, что для предотвращения таких зол, как голод и кровопролитие, необходим порядок?
– Да.
– Но при этом утверждаешь, что совершенный порядок для тебя скучен.
Я вынужден был кивнуть.
– Ты видишь разницу между этими утверждениями.
Все качали головами. Должно быть, вид у меня был весьма озадаченный.
Кассиус – уже в который раз – вздохнул:
– Гармония предотвращает зло – такова правда жизни и правда магии. Но на этой… на НАШЕЙ земле эта правда приближается к факту, – он остановился.
– Наверное… – неопределенно пробормотал я, не шибко понимая, в чем разница между правдой и фактом.
– Ты считаешь гармонию скучной. Это твое личное суждение, вынесенное в рамках твоей шкалы ценностей. И, примеряя эту шкалу к гармонии, ты утверждаешь, будто скука неизбежна при избавлении от зла. Однако скука не представляет собой проявление гармонии или какую-либо форму порядка. Скука – всего лишь твоя личная реакция. Она не является необходимым условием предотвращения голодных смертей, а вот гармония – является. Ты же отождествляешь одно с другим.
Говорил магистр, конечно, ловко, но, по-моему, на самом деле он просто играл словами. По мне, так избыток гармонии все одно скучен.
– Проблема каждого из вас схожа с проблемой Лерриса, – продолжал чернокожий человек в черном одеянии. – Ты, Тамра, считаешь, будто гармония дает некие преимущества мужчинам перед женщинами, и отказываешься принимать наш жизненный уклад, ибо он предполагает признание того факта, что между мужчинами и женщинами все-таки имеются существенные различия. По-твоему, женщины могут делать все, что угодно, ничуть не хуже мужчин, а то и лучше.
– А вот и могут… – рыжеволосая произнесла это так тихо, что расслышал, похоже, только я. Хотя и сидел в противоположном конце комнаты. То ли слух мой невесть отчего сделался тоньше, то ли я просто держался настороже и был внимательнее прочих. А Тамра прямо-таки тлела, хотя ей удавалось это скрывать.
Воспользовавшись тем, что магистр переключился на других, я уселся на свою подушку.
– А вот ты, Ринн, – добродушно промолвил Кассиус, повернувшись к блондинке, – полагаешь, будто сила заключает в себе ответы на все вопросы, а сделаться сильным может каждый, кто приложит к тому достаточно старания. При таком подходе младенцев или больных следует оставлять на произвол судьбы, чтобы они умирали или выживали – это уж как у них получится.
– Вовсе не так… – Ринн напряглась, ее зеленые, с карими крапинками глаза сделались холодными.
– В таком случае, – улыбнулся магистр, – может быть, ты разъяснишь нам свою позицию?
Я исподтишка поглядывал на Тамру, грациозную, но твердую, как гибкая сталь. Ее обрамленное рыжими волосами веснушчатое лицо выглядело чуть ли не добродушным – пока она не начинала говорить. Неожиданно девушка повернулась, поймала мой взгляд и как будто окатила меня ушатом ледяной воды. Поспешно отвернувшись, я уставился на Ринн.
– Каждый обязан быть сильным – насколько это для него возможно, – говорила та. – И несправедливо требовать от сильных заботы о тех, кто не хочет делаться сильнее и заботиться о себе самостоятельно.
Ринн поднялась с подушки, а руки ее непроизвольно сжались в кулаки.
– Что ты вкладываешь в понятие «сильный»? – громыхающим голосом уточнил Кассиус.
Ринн уставилась на черную стенную панель, потом на Кристал, потом на съежившегося в своем углу Миртена. Этот малый вечно старался забиться в уголок и сделаться незаметным, зато сам, кажется, примечал все.
Молчание затягивалось.
– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, – ответила наконец Ринн. – Просто играешь словами.
С этим я был полностью согласен: и насчет Кассиуса, и насчет всей его братии – Мастеров, да и магистров – тоже. Они только и делали, что играли словами, переиначивая их значения.
– Ладно, – голос Кассиуса смягчился. – По-твоему, сила очень важна. Но какая сила? Бык силен, но заслуживает ли он восхищения? И заслуживает ли презрения слабая женщина, обратившаяся за помощью… ну, скажем, чтобы задержать грабителя?
– Я не восхищаюсь быками и весьма невысокого мнения о людях, неспособных постоять за себя. А воров – терпеть не могу, – каждое слово Ринн процеживала сквозь сжатые зубы, а на Миртена бросила такой злобный взгляд, что он почему-то отвернулся.
– Стало быть ты полагаешь, что порядок должен опираться только на силу и самодисциплину?
– Что полагаю, то полагаю! – Ринн наградила магистра таким же взглядом, что и Миртена.
– Очень честный ответ! – Кассиус усмехнулся, но тут же, уже без намека на улыбку, повернулся к Кристал. – Ну а ты, хохотушка? Можешь сказать, почему ты считаешь гармонию не заслуживающей внимания? Равно как и все остальное?
Кристал даже не подняла глаз, а лишь хихикнула, продолжая крутить пряди длинных волос.
– Кристал! – в рокочущем голосе послышался холод.
Даже я поежился.
– А что толку… Обращай внимание, не обращай… – тихонько пробормотала она, не отрывая взгляда от пола. – Все одно, чему быть, того не миновать. Ломай голову, не ломай, от этого ничего не зависит.
Ринн громко засопела.
– Выходит, ты согласна с Ринн? В том смысле, что зло, например, можно остановить только силой?
– Иногда, – сказала она, почему-то посмотрев на меня.
– А как по-твоему, Леррис?
Ну вот, опять нарвался! Я закашлялся, пытаясь сообразить, что это она на меня уставилась и с запинкой проговорил:
– Так ведь… Иногда, как мне кажется, очень хорошие люди – все из себя очень даже гармоничные – оказываются совершенно бессильными против зла и невзгод. А порой, – тут мне вспомнился булочник, – людей наказывают или высылают с Отшельничьего только потому, что они не соответствуют каким-то меркам, писаным или неписаным правилам. По-моему, несправедливо, когда человека карают за то, что он недостаточно силен или чего-то не понимает.
– А ты считаешь, что жизнь в целом устроена справедливо? Или что Братство может взять на себя обязательства проявлять справедливость по отношению к отдельным людям, даже если это будет угрожать безопасности всего Отшельничьего?
– Мне никогда не доводилось видеть людей, которые могли бы угрожать безопасности Отшельничьего. И вообще, трудно представить себе, чтобы отдельный человек мог быть опасен для всего нашего сообщества. А вот как совсем неплохих людей отправляли в изгнание – это я видел.
Переводя взгляд с меня на так и не поднявшую глаз Кристал, с нее – на все еще сердитую Ринн, а с той – снова на меня, Кассиус печально улыбнулся и спросил:
– Жить на Отшльничьем – это право или привилегия.
Вопрос его повис в воздухе. Миртен в своем углу нервно облизывал губы.
– Если считать это привилегией, – сказал наконец я, – то, наверное, чтобы заслужить ее, мы и вправду должны соответствовать некоторым условиям. Беда не в этом, а в том, что решительно никто не желает нам объяснить, почему, в силу каких причин, эти условия именно таковы. Нам просто велено поддерживать гармонию и противиться хаосу, выполняя все предписания и не задавая вопросов, ответов на которые все равно не будет.
– Так уж и не будет? Как я понимаю, ответы ты получаешь, но они тебя не удовлетворяют.
– Не удовлетворяют. Ни меня, ни, сдается мне, большинство находящихся в этой комнате.