Вот и отпустило немного, раз смогла подумать о других. Только дышать по-прежнему тяжело, биение сердца душит.
— Поглядим потом. Даже если да, то какой от меня толк, а, Рената? Свои обязанности и так исполнять сумею. Всё, пойдёмте лечить ваши раны. Главное, глупостей в первые месяцы не наделайте, потом уже легче. Не скажу, будто забудете, просто свыкнетесь.
Видя, с каким трудом ходит Кристоф, пожалела его и предложила сама всё достать. Тот отмахнулся — мелочи, в Чёрных горах хуже приходилось.
— Ноги целы, голову не оторвало, дышать могу, а остальное… Неужели два шага сделать не смогу?
В итоге я достала бокалы, отыскала на полке пузырёк с настойкой, а Кристоф водрузил на стол бутылку.
На этот раз сидели не на кухне, а в гостиной. Кристоф хоть и шутил, но не скрывал собственного нездоровья. Он занял кресло у камина и попросил зажечь огонь.
— Лицом к нему садитесь, пламя успокаивает. Первую — залпом, во вторую белладонну с травками. Можете ничего не говорить. Или о себе могу рассказать. Хоть о прошлом, хоть о настоящем.
Интендант сдержал слово. Он не хлопал по плечу, не смотрел с участием и больше ни разу не упомянул имя Эрно, не говоря уж о шаблонном: 'Время лечит, вы ещё молодая'. Мы сидели и молча пили вино. Интендант даже не смотрел на меня, грел в пальцах бокал и с отрешённым видом полулежал в кресле. Временами вздрагивал, будто от судорог. Догадываюсь, это последствия ранений.
Ради соблюдения приличий Кристоф накинул рубашку, но даже сквозь неё видела бурые бинты и напряжённые мышцы.
Сама я опрокинула без закуски два бокала и, только немного захмелев, смогла разжать пружину внутри. Снова рыдала, уронив лицо на руки, потом накапала настойки и съела кусочек ветчины.
— Ложитесь, я уже ухожу.
— Вас только сейчас и накроет, — возразил Кристоф. — Мужчину бы после бутылки.
Он допил свой бокал и осторожно поменял позу.
— А вы, ведь говорили, что не… Словом, Авалон вовсе не за мысли о самоубийстве отчитывал, — креплёное делало своё дело, рушило все преграды. — Вернее, он…
Кристоф улыбнулся и спросил:
— Смотрели на башню и гадали, стоит ли прыгать? А из окна походного лазарета виднелись горы, только ноги не слушались.
Я от изумления открыла рот. Так откровенно! Это же считается позором, ни один маг не признается.
— Это больно, да? — подперев ладонью голову, спросила я и заново наполнила бокалы. Себе больше — с вином теплее, спокойнее, хотя бы чувствуешь что-то, кроме щемящей тоски.
— Что именно? Сознавать, что жизнь закончилась, или раны?
Я не ответила и, хлебнув креплёного, извинилась за бестактность.
— Да нет, вы спрашивайте, вам так легче. Это тогда казалось, будто кончено, потом нашлись новые цели и планы. И у вас найдутся. Может, они и не заменят былого, но наполнят существования смыслом.
— Но вы ведь до сих пор помните! — с жаром возразила я.
— Конечно, помню. Я ничего не говорил о забвении, оно, увы, только на словах, но если не сидишь в собственной клетке, проще. У меня тоже была кандидатская степень, свежая, года не прошло. Была невеста, были планы, были люди, которых надлежало спасти, и тот день. Ничего, нужно просто осознать, что ничего не изменишь.
— Невеста, неужели она вас бросила?
Я заочно ненавидела ту стерву. Кристоф как никогда тогда нуждался в поддержке, а она смалодушничала, ударила лежачего!
— Нет, я сам это сделал. Письмом из лазарета. Незачем портить чужую жизнь.
— А потом, неужели она не пыталась поговорить?
— Вы сейчас хотите говорить? — усмехнулся Кристоф. — Вот и я не хотел. Нет, не жалею. Она бы только мучилась. Да и я заодно.
— Но она вас любила, как же вы могли её бросить! — щёки пылали, от вина стало жарко.
— Вот поэтому и бросил. Зачем ей, молодой, красивой, калека? Приехала даже, помню, видимо, чтобы поговорить, но меньше всего на свете хотелось видеть её. Я и не видел, велел целителю не пускать, даже пригрозил чем-то. Не помню уже чем. Плакала наверняка, но, повторю, я не жалею. Она сейчас, безусловно, замужем, дети, любящий муж… Вы меня двадцать лет назад не знали, Камилла бы не выдержала. Загнал бы её в гроб. И хватит об этом, Рената, я и сейчас точно так же поступил бы.
— Но вы лишили её права выбора!
— Увечный маг хуже обычного увечного человека. Мы гораздо злобнее и капризнее, ненавидим мир за то, что лишись необходимого, как воздух, колдовства. И прежде всего ненавидим друзей и близких. Ничего страшного, были и у меня радости в жизни. Опять же вторая кандидатская, наука, башня, местные маги… Не всё так плохо, не жалейте. Ни в коем случае не жалейте, Рената, — уже другим, жёстким тоном повторил Кристоф. — Вы этого не принимаете, и я не приму.
— Это жестоко! — всхлипнула я.
Конец фразы утонул в рыданиях. Чтобы унять их, потянулась за бутылкой и чуть не опрокинула бокал.
— Она… она ждала, приехала, не побоялась нечисти, а вы!.. Эрно тоже говорил всякую чушь о том, что я должна забыть, что это неправильно. Сказать, кто вы после этого? Сказать, как 'хорошо' пришлось вашей Камилле? Да лучше б вы умерли!
Я не хотела, но выпитое крепкое вино делало своё дело.
Новый бокал — и новые откровения. Делала очередной глоток и обвиняла, плакалась, ругалась, в конце концов, и вовсе обозвала мужиков бесчувственными скотами, которые привыкли всё решать за двоих, но думают только о себе. А Кристоф слушал и молчал. Он подложил под поясницу диванную подушку и замер. К креплёному больше не притронулся, даже первый бокал не допил. Ох, берегини, значит, я одна почти всю бутылку осушила, там на самом донышке осталось…
— Белладонны на пять капель больше надо было, — наконец сказал Кристоф и осторожно, чтобы не потревожить раны, поменял положение тела.
— Извините, — хлюпнула носом и отвернулась. Так стыдно стало. Интендант помочь хотел, а я помоями облила, поковырялась тупым ножом в ране, хотя до этого себе слово давала этого не делать.
— Ничего, это у вас нервное. Мёд возьмите в кладовой. Она под лестницей, на щеколду запирается. Ложка и блюдце на кухне. Можно не мыть. Вам сладкое сейчас полезно.
Попробовала отказаться, но Кристоф пригрозил, что сам встанет и принесёт. Я воспротивилась, встала и, тут же покачнувшись, едва не расшибла нос о подлокотник. Интендант устало улыбнулся и авторитетно заявил:
— Пить не умеете, но душевному здоровью на пользу. Ладно, принесу сам, а то разобьёте. И ветчину ешьте, а то стошнит.
В итоге мы из гостиной переместились в спальню: Кристофа после всех хождений тоже не держали ноги. Я сама настояла на том, чтобы он лёг, а сама пристроилась на стуле с банкой мёда на коленях. Уплетала его знакомой серебряной ложкой, а чтобы не так сладко было, запивала найденным на кухне сидром. Кристоф не ругал, просто, заметив в кувшин, поднял бровь: осилю ли? Осилила, хоть и вконец захмелела.
— Тибора позвать? Он вас до дома проводит.
— Не надо Тибора будить, и домой ещё не иду. Я вас сейчас посмотрю, если можно, обезболивающее наложу…
— С каких таких сил? — хмыкнул Кристоф. — И, если честно, не доверяю я сейчас вашему чароплётству. На трезвую голову — пожалуйста. И не после энергетического 'сушняка'. Ничего, придёт лекарь, всё сделает, не помру. Многие убить пытались — не срослось.
— Из-за покровительства лича, да? Он ведь ваш учитель?
Интендант рассмеялся и заверил, коллегой Бертока не стал.
— Под честное слово, Рената, чтобы даже Авалон не знал, — нахмурившись, добавил он. — Остальным я тоже расскажу, но не всё. А вы ведь не успокоитесь, пока не раскопаете, ещё к личу сунетесь. В таком состоянии всякое возможно. Не желаю брать такого на душу.
Поклялась молчать и пододвинула стул ближе.
Мир качался, очертания мебели расплывались. Чтобы не разбить, жалко ведь, поставила баночку с мёдом под кровать. Кувшин с сидром опустел, можно смело пинать ногами. Ложечку же облизала, но из рук не выпустила. В итоге она оказалась во рту. Как не помню. Вот стыд-то, тяну всё в рот, будто ребёнок.
Оказалось, Кристоф приехал в Верешен без крупицы магии. Интендант извинился за прошлую ложь и пояснил: не желал говорить о личе. Поэтому и мёдом кормил, лебезил.