В столовую возвращались в задумчивости. Найла опять терзали страх и обреченность.
Когда рассаживались, вошел Уллик.
– Космин говорит, шары будут готовы через полчаса.
Было заметно, что перспектива действия наполняет его радостным возбуждением.
Слегка удивленный удрученным молчанием собравшихся, Уллик обвел всех растерянным взором:
– Что-нибудь случилось? Когда Найл рассказал о происшедшем, возбуждение Уллика схлынуло, лицо омрачилось.
– Видно, Повелитель всерьез настроился сжить тебя со света. Найл покачал головой:
– Не думаю. Убей он меня сейчас, на переговорах поставлен был бы крест. А этого он желает меньше всего.
Симеон кивнул.
– Я согласен с Найлом. Это не что иное, как предупреждение. Дескать, если не заключим мир, гибели всем нам не миновать.
– А если, наоборот, заключим, – тихо добавил Доггинз, – гибели опять-таки не миновать, только тогда он сможет действовать уже со спокойной душой, без спешки.
– А вообще, соваться ли сюда нам? – без особой уверенности спросил Манефон. -От Хозяина и Совета зависит, заключить мир или нет.
Доггинз кивнул.
– Вот почему мы обязаны определиться нынче же, не дожидаясь, пока Совет вынесет свое решение.
– Но что мы можем поделать? – Вид у Милона был окончательно растерянный.
– Слушайте, – обратился Доггинз, – давайте рассудим все как есть. На днях, когда Повелитель попытался покончить с Найлом, Хозяин отказался заключить мир. Он заявил, что пауки в его глазах утратили всякое доверие и миру не бывать. Поэтому я считаю: реально предположить, что он не переменит своего решения и не отдаст Найла паукам. Однако он уже согласился возвратить шары, из чего напрашивается, что он готов на компромисс. Теперь остается единственный вопрос: пойдет ли он еще и на то, чтобы заставить нас уничтожить жнецы? Ведь если он это сделает, мы снова окажемся в исходной точке, с той лишь разницей, что теперь Повелитель будет рассматривать нас как своих врагов. А вам известно так же прекрасно, как и мне, что пауки никогда не прощают того, кто прикончил хотя бы одного из их сородичей. Мы же виноваты в гибели сотен пауков. Поэтому я считаю, что вне зависимости от того, заключит Совет мир или нет. Повелитель будет изыскивать возможности отомстить.
– Ты предлагаешь напасть на пауков сейчас, – спросил Симеон, – даже если они пытаются восстановить мир?
Доггинз кивнул.
– Я предлагаю, если получится, уничтожить СмертоносцаПовелителя раньше, чем ему представится возможность разделаться с нами.
Симеон нахмурился, кустистые брови почти целиком завесили глаза.
– Но как, откуда можем мы быть уверены, что он желает нашей смерти? – Глаза врачевателя уставились на Найла. – Из всех нас опасность больше всего угрожает тебе. Что ты сам можешь сказать?
– Принцесса Мерлью пыталась меня убедить, – ответил Найл, – что Смертоносец-Повелитель желает мира. Надо сказать, ей это почти удалось.
– Ей надо было убедить тебя, – перебил Доггинз. – Этого от нее добивается Повелитель. – Было видно, что он с трудом сдерживается. – Понятное дело, они хотят мира. И самый легкий способ его добиться – разделаться со всеми своими врагами. – Он подался вперед. – Я считаю, что Смертоносец-Повелитель просто не в силах не быть коварным. Вот почему мы должны его опередить, пока у него не появилась возможность расквитаться.
У Симеона явно были какие-то свои соображения; он удрученно качал головой.
– Ты говоришь. Повелитель не может не быть коварным. А между тем, так ли это? Договор о примирении действует вот уж три столетия, и за все это время не было ни единого случая, чтобы пауки или жуки как-то его нарушили. Ты знаешь Договор о примирении ничуть не хуже меня. В нем сто восемнадцать пунктов. Когда такие закоренелые враги скрупулезно соблюдают его вот уже четвертое столетие, они едва ли смогут отрешиться от него так наплевательски легко.
– Твоя правда, – кивнул Доггинз, – я так же знаю большую часть договора наизусть. Но заключен он был триста лет назад, и с той поры многое изменилось. Паукам испокон веков было известно, что люди – их злейшие враги. Вот почему они извечно стремились нас закабалить, обратить в скот. Но слуг жуков им поработить не удалось. Нам они были вынуждены оставить определенную степень свободы. Но даже при всем при том, договор запрещает нам учиться читать и писать, использовать какие-либо механизмы – далее простой газовый фонарь, – он постучал по столу костяшками пальцев. – Почему, думаешь, я с таким нетерпением отыскивал жнецы? Так вот, не для того, чтобы напасть на пауков, а для того, чтобы вынудить их играть на равных. Я стремился, чтобы мне дано было право жить своим умом, без оглядки на пауков. Это ли не право каждого человека? Что ж, теперь у нас есть жнецы. Иными словами, есть средства претендовать на жизнь по собственному разумению. Пауки знают, что мы намерены добиваться свободы любой ценой и что рано или поздно своего достигнем. Им известно, что в конце концов их владычеству над нами придет конец. – Он повернулся к Симеону. – Вот почему они должны нас уничтожить, едва у них появится такая возможность. И вот почему мы не можем позволить себе доверяться им.
Он говорил с такой самозабвенной убежденностью, что все зачарованно притихли. Найл чувствовал, что Доггинз, сам того не ведая, Прибегает к силе медальона, отчего его аргументы облекаются дополнительной силой.
Вместе с тем, судя по тому, как нахмурился Симеон, речь убеждала не до конца.
– В таком случае, – подал голос Симеон, – у них меж собой, должно быть, существуют какие-то еще более тесные узы, чем договор. Вероятно, они связаны такой клятвой, которую никогда не посмеют нарушить.
Доггинз энергично мотнул головой.
– Я не верю, что такие клятвы существуют.
– А здесь ты ошибаешься, – возразил Симеон. – Мой шурин Пандион всю жизнь провел за изучением пауков. Он много лет служил помощником начальника порта и по роду занятий сталкивался с ними каждый день. Пандион утверждал, что они верят в своих богов и богинь ничуть не меньше, чем мы в своих. Он рассказал о случае, как однажды, проглотив ядовитую муху, взбесился бойцовый паук и убил четверых матросов. Паука удалось запереть в корабельном трюме, но когда судно причалило в порту, никто не осмеливался его выпустить. Послали за Пандионом. Он заговорил с пауком и понял, что тот ошалел от боли и находится при смерти. Но Пандион обещал его высвободить, если тот поклянется богом тьмы Иблисом и богиней Дельты Нуадой. И паук, даром что был вне себя от жгучей боли, сдержал слово и ни на кого не набросился. Спустя полчаса он издох в судорогах. Это ли не доказательство, что пауки тоже могут быть верны клятве?