Идя обратно к паланкину, они миновали того самого покалеченного мальчика, лежащего у костра погонщиков. Хотя он был без сознания, его удерживали трое мужчин.
Заботившийся о мальчике солдат с хмурым лицом калил в маленьком жарком костерке нож.
Девушки не проронили ни слова. Они ждали, считали каждый шаг и вдох Блез проворчал что-то человеку с ножом, а потом попросил:
- Дамы, будьте любезны, поторопитесь немного... Не успев дойти до поворота, они услышали, как мальчик наконец закричал.
3
НИ ДОЧЕРИ, НИ ДВЕРИ
Маррон и его отряд собрались вместе со всеми братьями Рока под звон полночного колокола.
Сигнальный колокол назывался "Фратер Суссурус" - "Брат Шептун". Этой ночью его шепот отдавался в костях - так шепчет свое имя вонзающийся в плоть меч. В теле Маррона отозвались три удара: первый - когда он спал, а остальные два уже после того, как проснулся и в бессильной попытке защититься сжался на койке. Еще три удара прозвучало, когда он окончательно пробудился и сел на своем убогом ложе. Камень, кость, плоть, солома, пол - все дрожало, отзываясь на звон.
- Подъем! - приказал в темноте голос фра Пиета после шестого удара. Вставайте, одевайтесь и идите.
Полночные молитвы давно стали второй натурой братьев, как и подъем на рассвете, тоже с молитвами. Маррон нащупал подле койки свою одежду, натянул ее и встал. Он был готов - бос и послушен, как того требовал Устав. Но куда идти, за кем? В аббатстве на каждом повороте коридора висели светильники, дабы новички и не проснувшиеся до конца братья могли найти дорогу к молельне. Здесь же за открытой дверью была такая же чернота. Свет шел только от окна, где мерцали звезды - гораздо более яркие, чем дома. Однако окно ненамного превосходило размерами амбразуру и выходило во внутренний двор, со всех сторон огражденный стенами. В итоге света от него было немного, и попытавшийся разглядеть его Маррон совсем потерял возможность что-либо видеть - теперь он не мог различить ничего дальше сидевшего на соседней с ним койке Олдо.
Что ж, если придется идти без света, надо определить путь в часовню на слух. Вокруг было тихо - еще бы, кто осмелится прошептать хоть слово? - однако в шуме одежды одевавшихся братьев, в их дыхании, в их готовности повиноваться Маррону слышались неуверенность, непонимание. Олдо шаркал по холодному каменному полу, готовый к молитве, как и Маррон, но не знающий, как добраться до молельни.
Маррон пытался услышать еще одно: звук шагов фра Пиета. Он узнал бы эту походку в самом мрачном сне - может быть, сейчас она там и звучит? Фра Пиет немного запинался при ходьбе, потому что у него на бедре был огромный шрам. И - да, донесся этот прерывистый ритм, который почему-то слышался фоном к воспоминаниям о безумных воплях полуденной бойни. Тогда фра Пиет ни разу не слез с коня, однако Маррон почему-то вспоминал именно его шаг. Но как сумел влиться в этот неровный ритм плач ребенка, как в него вошла бежавшая несколько мгновений кровь?..
В темноте человеку мерещатся ужасы, и реальные, и воображаемые. Про себя Маррон молил о свете, о самом крошечном лучике, на который можно было бы посмотреть. И свет медленно возник. Вначале тьма в дверном проеме посерела, стал виден сам проем и силуэт фра Пиета в нем; потом серый цвет превратился в пляшущий желтый огонек, который принес не только свет, но и звук, мягкую поступь множества ног.