— Ха! — Ассе опустил меч. — Это вы, Хотспорн. Я бы узнал, но меня обманул ваш воронок.
— Но хороша кобылка! — восторженно сказала Фалька, сдвигая берет на ухо. — Черна и блестит как уголь, ни волоска посветлее. А стройна! Ух, красавица!
— Да уж, такая вот досталась за неполные сто флоренов, — небрежно улыбнулся Хотспорн. — Где Гиселер? Внутри?
Ассе кивнул. Фалька, зачарованно глядя на кобылу, пошлепала ее по шее.
— Когда мчалась через воду, — она подняла на Хотспорна большие зеленые глаза, — то была словно настоящая кэльпи! Если б вынырнула из моря, а не из речки, не поверила бы, что это не настоящая кэльпи.
— А ты, Фалька, когда-нибудь видела настоящую кэльпи?
— На картинке. — Девушка вдруг погрустнела. — А, чего болтать-то. Пошли в дом. Гиселер ждет.
У окна, дающего немного света, стоял стол. На столе, опираясь о крышку локтями, полулежала Мистле, совершенно голая ниже пояса. На ней не было ничего, кроме черных чулок. Между нескромно раздвинутыми ногами копошился худой, длинноволосый тип в грязном халате. Это не мог быть никто иной, как только мэтр Альмавера, искусник татуировки, поскольку он-то как раз и был занят тем, что выкалывал на ляжке Мистле цветную картинку.
— Подойди ближе, Хотспорн, — пригласил Гиселер, отодвигая табурет от дальнего стола, за которым сидел с Искрой, Кайлеем и Реефом. Двое последних, как и Ассе, тоже были одеты в черную телячью кожу, усеянную застежками, кнопками, цепочками и другими изысканными украшениями из серебра. «Какой-то ремесленник здорово подзаработал», — подумал Хотспорн. Крысы, когда на них находил стих и распирало желание помодничать, платили портным, сапожникам и шорникам воистину по-королевски. Ясное дело, они никогда не упускали случая сорвать с подвергшегося нападению человека одежду либо финтифлюшки, попавшиеся на глаза.
— Вижу, ты нашел нашу цедулю в развалинах старой станции, — потянулся Гиселер. — Да что я, иначе б тебя тут не было. Надо признать, быстренько ты явился.
— Потому как кобыла хороша, — вставила Фалька. — Поспорю, что и резвая!
— Я ваше сообщение нашел. — Хотспорн не сводил глаз с Гиселера. — А как с моим? Дошло?
— Дошло… — кивнул головой крысиный главарь. — Но… Но, чтоб не разводить… У нас тогда не было времени. А потом мы упились, и пришлось малость передохнуть. А позже другой нам путь вышел…
«Говнюки», — подумал Хотспорн.
— Короче говоря, ты поручение не выполнил?
— Угу. Прости, Хотспорн. Некогда было… Но в другой раз, хо-хо. Обязательно!
— Обязательно! — высокопарно подтвердил Кайлей, хоть никто его об этом не просил.
«Чертовы безответственные говнюки. Перепились. А потом, ишь ты, другая дорога им вышла. К портняжкам за завитушками и цацками, не иначе!»
— Выпьешь?
— Благодарю. Нет.
— А может, отведаешь этого? — Гиселер указал на стоящую среди бутылей и кубков разукрашенную лаковую шкатулочку. Хотспорн уже знал, почему глаза у Крыс так блестят, почему их движения такие нервные и быстрые.
— Первоклассный порошок, — заверил Гиселер. — Не возьмешь щепотку?
— Благодарю, нет. — Хотспорн многозначительно указал на кровяное пятно на полу и уходящий в каморку след на половиках, явно говорящий, куда и когда утащили труп. Гиселер заметил взгляд.
— Один типчик тут больно шустрый собрался героя из себя строить, — фыркнул он. — Ну так Искре пришлось его маленько пожурить.
Искра гортанно засмеялась. Сразу было видно, что наркотика они приняли сверх меры.
— Да так пожурила, что он кровью захлебнулся, — похвалилась она. — Ну а тогда другие сразу поутихли. Это называется «террор»!
Она, как обычно, была увешана драгоценностями, даже в крылышке носа красовалось колечко с бриллиантом. Она носила не кожу, а вишневого цвета кафтанчик с парчовым рисунком, уже достаточно знаменитый, чтобы считаться последним писком моды у золотой молодежи из Турна. Как, впрочем, и шелковый платочек, которым повязал голову Гиселер. Хотспорну уже доводилось слышать о девушках, которые стриглись «под Мистле».
— Это называется «террор», — задумчиво повторил он, продолжая рассматривать кровавую полосу на полу. — А хозяин станции? А его жена? Сын?
— Нет-нет, — поморщился Гиселер. — Думаешь, мы всех порубили? Что ты! В чулане их временно заперли. Теперь, как видишь, станция наша.
Кайлей громко прополоскал рот вином, выплюнул на пол. Маленькой ложечкой набрал из шкатулки немного фисштеха, как они именовали наркотик, осторожно высыпал на послюнявленный кончик указательного пальца и втер себе в десну. Подал шкатулку Фальке, та повторила ритуал и передала порошок Реефу. Нильфгаардец отказался, занятый просмотром каталога цветных татуировок, и передал шкатулку Искре. Эльфка отдала ее Гиселеру, не воспользовавшись.
— Террор, — буркнула она, щуря блестящие глаза и шмыгая носом. — Мы станцию держим под террором! Император Эмгыр весь мир так держит, а мы только эту халупу. Но принцип тот же!
— А-а-а-а-а, хрен тя возьми! — взвыла на столе Мистле. — Ты гляди, чего колешь! Сделаешь еще раз так, я тебя так кольну! Насквозь пройдет!
Крысы — кроме Фальки и Гиселера — расхохотались.
— Коли ее, мэтр, коли, — добавил Кайлей. — Она промежду ног закаленная!
Фалька грубо выругалась и запустила в него кубком. Кайлей увернулся. Крысы снова зашлись хохотом.
— Стало быть, так. — Хотспорн решил положить конец веселью. — Станцию вы держите под террором. А зачем? Ежели отбросить удовольствие, проистекающее из терроризирования?
— Мы здесь, — ответил Гиселер, втирая себе фисштех в десну, — вроде караул стоим. Кто сюда явится, чтобы коней сменить или передохнуть, того мы обдираем. Это удобнее, чем где на перекрестках или в чащобе при тракте. Хотя, как только что сказала Искра, принцип тот же.
— Но сегодня, с рассвета, только этот нам попался, — вставил Рееф, показывая на Альмаверу, почти с головой скрывшегося между разведенными ляжками Мистле. — Голодранец, как всякий искусник, ничего у него не было, ну так мы его с его искусства обдираем. Киньте глаз, какой он способный к рисованию.
Рееф натянул рукав и показал татуировку — обнаженную женщину, шевелящую ягодицами, когда он сжимал кулак. Кайлей тоже похвастался: вокруг его руки, повыше шипастого браслета, извивался зеленый змей с раскрытой пастью и пурпурным раздвоенным языком.
— Со вкусом сделано, — равнодушно сказал Хотспорн. — И полезно при распознании трупов. Ничего у вас из грабежа не получилось, дорогие Крысы. Придется заплатить художнику за его искусство. У меня не было времени предупредить вас: вот уже семь дней, с первого сентября, знаком является пурпурная стрела с раздвоенным наконечником. Как раз такая намалевана на фуре.
Рееф тихо выругался. Кайлей рассмеялся. Гиселер равнодушно махнул рукой.
— Ничего не поделаешь. Оплатим ему иглы и краску. Пурпурная стрела, говоришь? Запомним. Если до утра еще такой со знаком стрелы появится, мы ему плохого не сделаем.
— Собираетесь торчать здесь до утра? — немного неестественно удивился Хотспорн. — Неразумно, Крысы. Рискованно и небезопасно.
— Чего-чего?
— Рискованно, говорю, и небезопасно.
Гиселер пожал плечами, Искра фыркнула и сморкнулась на пол. Рееф, Кайлей и Фалька глядели на купца так, словно он только что сообщил им, что, мол, солнце свалилось в речку и надобно его быстренько оттуда выловить, пока раки не ощипали. Хотспорн понял, что пытался образумить спятивших сопляков. Что предостерег перед риском и опасностью переполненных дурью и бравадой фанфаронов, которым понятие страха совершенно чуждо.
— Преследуют вас, Крысы.
— Ну и что за беда?
Хотспорн вздохнул.
Беседу прервала Мистле, которая подошла к ним, не потрудившись даже одеться. Поставила ногу на лавку и, крутя бедрами, продемонстрировала всем и вся произведение мэтра Альмаверы: пунцовую розу на зеленой веточке с двумя листочками, помещенную на ляжке почти в самом паху.
— Ну как? — спросила она, уперев руки в боки. Ее браслеты, доходящие почти до локтей, бриллиантово блеснули. — Что скажете?
— Прелээээстно! — фыркнул Кайлей, откидывая волосы. Хотспорн заметил, что Крыс в ушах носит серьги. Было ясно, что такие же серьги вскоре будут — как и усеянная серебром кожа — модными у золотой молодежи в Турне, да и во всем Гесо.