Сверху по обрыву били копыта погони — к счастью, идущей по высокому лесу за убегающими лошадьми. Их исчезновение в папоротниках, казалось, не заметили.
— Кто такие? — прошипела Цири, выкарабкиваясь из-под Хотспорна и вытряхивая из волос помятые сыроежки. — Люди префекта? Варнхагены?
— Обычные бандиты… — Хотспорн выплюнул листок. — Грабители…
— Предложи им амнистию, — скрипнула песком на зубах Цири. — Пообещай им…
— Помолчи. Еще услышат, чего доброго.
— Эге-гей! Ого-го! Зде-е-еся! — долетало сверху. — Слева заходи! Сле-е-ева!
— Хотспорн?
— Что?
— У тебя кровь на спине.
— Знаю, — ответил он холодно, вытягивая из-за пазухи сверток полотна и поворачиваясь к ней боком. — Затолкай мне под рубашку. На высоте левой лопатки…
— Куда ты получил? Не вижу стрелы…
— Это был арбалет… Железный бельт… скорее всего обрубленный подковный гвоздь. Оставь, не трогай. Это рядом с позвоночником…
— Дьявольщина! Что же делать?
— Вести себя тихо. Они возвращаются.
Застучали копыта, кто-то пронзительно свистнул. Кто-то верещал, призывал, приказывал кому-то возвращаться. Цири прислушалась.
— Уезжают, — проворчала она. — Отказались от погони. И коней не поймали.
— Это хорошо.
— Мы их тоже не поймаем. Идти сможешь?
— Не придется, — усмехнулся он, показывая ей застегнутый на запястье довольно пошло выглядевший браслет. — Я купил эту безделушку вместе с лошадью. Она магическая. Кобыла носила ее со стригункового возраста. Если потереть, вот таким макаром, — все равно что ее позвать. Она словно слышит мой голос. Прибежит. Не сразу, но прибежит наверняка. А если немного повезет, то и твоя пегашка прибежит вместе с ней.
— А если немного не повезет? Уедешь один?
— Фалька, — сказал он посерьезнев. — Я не уеду один, я рассчитываю на твою помощь. Меня придется поддерживать в седле. Пальцы ног у меня уже немеют. Я могу потерять сознание. Послушай: овраг приведет тебя к пойме ручья. Поедешь вверх по течению, на север. Отвезешь меня в местность под названием Тегамо. Там найдешь человека, который сумеет вытащить железку из спины, не убив при этом и не парализовав.
— Это близко?
— Нет. Ревность ближе. Котловина милях в двадцати в противоположной стороне, вниз по течению. Но туда не надо ехать ни в коем случае.
— Почему?
— Ни в коем случае, — повторил он, поморщившись. — Тут дело не во мне, а в тебе. Ревность — для тебя смерть.
— Не понимаю.
— И не надо. Просто поверь мне.
— Гиселеру ты сказал…
— Забудь о Гиселере. Если хочешь жить, забудь о них о всех.
— Почему?
— Останься со мной. Я сдержу обещание, Снежная Королева. Украшу тебя изумрудами… Осыплю ими…
— Да уж, ничего не скажешь, самое время шутковать.
— Шутить никогда не поздно.
Хотспорн вдруг обнял ее, прижал плечом и принялся расстегивать блузку. Бесцеремонно, но не спеша Цири оттолкнула его руку.
— Действительно! Нашел же время!
— Для этого любое время хорошо. Особенно для меня, сейчас. Я тебе сказал, это позвоночник. Завтра могут возникнуть трудности… Что ты делаешь? Ах, холера тебя…
На этот раз она оттолкнула его сильнее. Слишком сильно. Хотспорн побледнел, закусил губу, застонал.
— Прости. Но если человек ранен, ему положено лежать спокойно.
— Близость твоего тела заставляет меня забыть о боли.
— Перестань, черт тебя побери!
— Фалька… Будь снисходительной к страдающему человеку.
— Будешь страдающим, если руки не уберешь! Ну, быстро!
— Тише… Бандиты могут нас услышать… Твоя кожа как атлас… Не крутись, черт побери!
«А, хрен с ним, — подумала Цири, — будь что будет. В конце концов, что за важность? А интересно. Я имею право быть любопытной. Какие уж тут чувства? Взгляну на это мероприятие потребительски, вот и все. И беспретенциозно забуду».
Она подчинилась прикосновениям и удовольствию, которое они принесли. Отвернула голову, но сочла это излишне скромным и обманчиво ханжеским — не хотела, чтобы он решил, будто соблазнил невинность. Взглянула ему прямо в глаза, но ей это показалось слишком смелым и вызывающим — такой она тоже не хотела казаться. Поэтому просто прикрыла глаза, обняла его за шею и помогла разделаться с пуговичками, потому что у него дело шло туго и он только напрасно терял время.