Сивара оглушительно завизжала. Это вывело Джена из оцепенения, он бросился к ней и, подняв безвольные теперь руки, вытащил принцессу из объятий второго министра. Затем он снова схватился за саблю и наконец затолкнул её в ножны.
— Сивара!
Она, беззвучно глотая слёзы, бросилась ему на шею.
Йанак смотрел на них, мечтательно улыбаясь.
— Прекрасная штука любовь, — наконец проворковал он. — Ладно. Пошли дальше. Покажу вам МАШИНУ. — Он склонился над Каспелем. — Этот человек умирает.
Джен оставил Сивару и, тревожно взглянув на Фроара, тоже склонился над стариком.
— Тот больше не сможет причинить вам вреда, — не глядя, заверил Йанак. — Для собственного спокойствия можете считать, что я его загипнотизировал. — Он уложил Каспеля на спину и коснулся окровавленной головы: — Да… Хотел бы я помочь вашему другу… Слишком сильный удар — череп разбит. — Йанак печально покачал головой.
Сивара, всхлипывая, опустилась рядом со стариком и приложила ухо к его груди — он ещё дышал. Глаза его были закрыты, губы плотно сжаты, кровь уже не сочилась из раны. Внезапно он сделал неловкое движение, словно силясь подняться, в груди его заклокотало, он закашлялся и упал.
— Умер, — констатировал Йанак. С минуту длилось молчание.
— Каспель мёртв! Погиб преданнейший слуга Наниха! — Сивара как-то сразу осунулась и побледнела. — Он молился, чтобы вы согласились вызвать Орчера, он хотел просить его помощи в войне с Корфом. Боже! Услышь его молитвы! Вы говорили, что можно вызвать этого Орчера. Так позовите же его. Я сама обращусь к нему с мольбой! Смерть Каспеля не должна быть напрасной. — Её голос сорвался, она вдруг вскочила на ноги и схватилась за рукоять сабли Джена. — Фроар! Негодяй! Убийца! Я убью его! Сама убью!
Джен с трудом удерживал её, схватив за руки.
— Зачем? — пожал плечами Йанак. — Оставьте ему жизнь со всеми её страданиями — сейчас-то он ничего не видит и не слышит.
— Вызовите вашего бога! — Сивара кивнула, на алтарь. — Вызовите бога! — Постепенно её пыл улетучивался. Принцесса выпрямилась и решительным шагом направилась к алтарю. Йанак с Дженом, сопровождаемые отсутствующим взглядом похожего на изваяние Фроара, двинулись вслед за ней.
Дойдя до алтаря, Йанак суетливо засопел, стряхнул с него пыль и даже взобрался на плиту, усердно очищая поверхность лапами. Покончив с этим, он слез на пол и застыл в раздумье. Шестидюймовое стекло закрывало внутренности МАШИНЫ — некую конструкцию из колёсиков и разного рода шестерёнок, отдалённо напоминавшую часовой механизм.
— Здесь нет кнопок. — Йанак покосился на Сивару, которая плакала, уткнув лицо в ладони, и пояснил, обращаясь к Джену. — Пусковое устройство внутри, чтобы никто случайно не завёл эту штуку. Только я знаю, как с ней обращаться, вот!
Давая понять, что пояснения закончились, Йанак гордо выпрямился и вытянул вперёд лапу — на кончиках пальцев опять вспыхнуло голубое пламя. На сей раз сияющий шарик плавно перекатился на плиту и, без всякого труда просочившись сквозь стекло, юркнул вниз, где и растворился, слегка коснувшись одного из зубцов. Слабо пощёлкивая, зубец медленно начал поворачиваться, приводя в движение остальные части механизма — шестерёнки и колёсики. Нарастающее тиканье сменило ритм; теперь оно больше походило на журчанье, разливающееся из-под хранящей молчание зеркальной крышки и меняющееся с каждым новым, вступающим в работу, колёсиком. Постепенно звук становился всё громче, и вот уже целая гамма ревущих, визжащих, резких и глубоких звуков заполнила зал, словно под зеркальной плитой хранились все часы, изготовленные человеком с момента их изобретения.
— И это все? — Руки Джена обвивали Сивару, которая, рассматривая механизм холодным, неприязненным взглядом, перестала плакать.
— Это всё, что должен сделать я. А теперь смотрите.
Машину окутывало голубым туманом. Жужжащие колёсики, казалось, захватывали и переплетали светящиеся нити, протянувшиеся к ним из воздуха. Создавалось впечатление, что именно эти нити и были важнейшей частью всего процесса, в котором прядь за прядью, увеличиваясь в размерах с каждым новым оборотом машины, ткался прекрасный сияющий узор.
Сиянье и блеск нарастали до тех пор, пока это великолепие не стало ослепительным, то есть, в буквальном смысле, пока не стало слепить глаза. И тут маленькая светящаяся искорка снова возникла, пульсируя, на кончиках пальцев перепончатой лапы; покинув пальцы, она пробежала по виткам узора, подобно рассерженному пауку, бегущему по паутине, всё время при этом увеличиваясь и увеличиваясь.