Кайтай успокоительным жестом вытянул вперед руки ладонями вверх. Он отцепил арбалет и отложил его в сторону, затем взял у Оуэна из рук топор. Сложив все оружие, он стоял неподвижно, оглядывая развалины арочных строений вокруг.
— Зельза, — слабым голосом заговорил Оуэн, — я очень виноват… и спасибо тебе, что остановила меня. Убить их… ни за что… это было бы низостью. — Он потряс головой, как бы желая стряхнуть с себя что-то. — В ту минуту я был кем-то другим. Я снова был в своем сне, и я узнал это место. Сюда люди, звавшиеся Часовыми, приносили тех, кто был… мертв, но не совсем еще мертв. Эти Часовые… они пытались не подпустить меня к тому, кого я хотел там увидеть. Дальше я ничего не помню… но этот зал… Его я запомнил хорошо.
Оуэн вновь огляделся:
— Вон там. В том месте должна быть лестница… Смотри — остатки каменных ступеней там, где она была. А за этой грудой обломков скрыта дверь. Кайтай, я узнал место. Без сомнения.
Кайтай кивнул:
— Конечно, конечно…
— Но все это здесь было очень давно, — вмешалась Зельза, — тысячу лет назад… А сейчас тут руины. Оуэн, ты уверял, что люди из твоего сна еще живы, что это было не просто воспоминание. Посмотри вокруг, разве это не убеждает тебя, что ты был не прав?
Оуэн содрогнулся всем телом и опустился на землю, спрятав лицо в ладони. Зельза положила ему на плечо руку, и так они замерли на некоторое время. Одетые в шкуры люди постепенно вернулись к своим местам у огня, где они сидели и тихо переговаривались, не сводя с пришельцев испуганных заячьих глаз.
Кайтай двинулся было к ним, но они тут же отпрянули. Он начал жестикулировать, улыбаясь и кивая, будто пугливым детям.
— Похоже, у них есть еда, — не оборачиваясь, сообщил он Оуэну и Зельзе. Оуэн не шелохнулся.
— Золото, — говорил Кайтай, вынув из-за пояса монету, — очень красиво. — Он поднял монету так, что она засверкала в отблесках костра. Самый старший из кучки людей взглянул на монету и хмыкнул что-то, как показалось, неодобрительное.
— Очень отсталый народ, — сказал Кайтай, — не интересуются золотом. Интересно, чем же они заинтересуются…
Широко улыбаясь, он с дружеским видом присел рядом со старшим из мужчин. Затем он взял прутик и стал рисовать на пыли каменного пола.
Сначала он начертил трех человечков, показав, что они пришли издалека. Затем пририсовал фигурки поменьше. Он указал на себя, Оуэна, Зельзу, затем на рисунок.
— Друзья, — сказал он. — Люди. Понимаешь?
— А, — произнес тот. Он ударил себя в грудь: — Фепп — затем, указывая на каждого из членов группы в отдельности: — Фепп-хуу.
— Фепп-хуу, — повторил Кайтай и дотронулся до своей груди: — Кайтай. — Потом показал на товарищей: — Оуэн, Зельза.
Теперь, когда контакт был установлен, племя Феппа стало более чем разговорчивым, и Кайтаю приходилось прикладывать немалые усилия к тому, чтобы хоть как-то сдерживать их словоохотливость. Наблюдая эту сцену, Оуэн впервые улыбнулся.
— А дружелюбные они, однако, — заметил он наконец. Голый ребятенок подполз к его ногам и поглядел снизу вверх своими большими глазами. Оуэн посмотрел на него и расхохотался, а ребенок засмеялся в ответ.
— Определенно, они пастухи. Пасут, наверное, овец или коз, — заключил Кайтай. — Здесь все племя целиком. Похоже, они не слыхали ни о каких других племенах в округе. Они кочуют тут в окрестностях, спят в развалинах или пещерах. По-моему, это очень доброжелательный и безобидный народ.
— Точно, — подтвердил. Оуэн, снова улыбнулся и вздохнул. — Зельза, я очень благодарен тебе. Но… что я могу поделать? Это безумие… оно накатывало уже там, в этом чертовом лесу. Я был как опоенный, и странность в том, что я не был Оуэном из Маррдейла. Если так и дальше пойдет…
— Я видела, как это начиналось, — сказала Зельза, — не забывай, я умею прозревать события.
— Ты как-то обмолвилась, что можешь помочь, — просительно заговорил Оуэн, — если я снова окажусь в том сне…
— Но если я покажу тебе, что твой сон приходит из давнего и уже не существующего прошлого, ты возненавидишь меня, — отвечала цыганка. — Скажи, ты все-таки веришь, что в этом сне ты видел жизнь, которая где-то еще есть?
— Я… я не знаю. — Он неотрывно смотрел в огонь. — Так тяжко, когда тебя заставляют отказаться от того, к чему стремился, тем более от того, что было там. Если бы ты только видела…