Внезапный крик оборвал мою ярость. Короткий и полуживой он отразился от стен. Я побежал.
В помещении было множество клеток, заполненных останками. Из кровавых кусков торчали ребра, позвоночники… Навстречу мне вылетели еще два карлика. Ярость не позволяла мне и думать о самосохранении. Завопив, сларки попадали на землю. Больше никогда их руки ни к чему не прикоснуться.
Пусть это будет кто угодно, но не… кусочек красного плаща попал под свет лампы. Ее разорванная одежда валялась рядом с камнем, на котором лежала она сама. Бедная Элен…
Я застал Сларка за делом. Он упивался красотой нашего людского мира так, словно это была его последняя радость. В каком-то смысле, так оно и было. Сначала я отсек ему детородный орган, а затем нещадно рубил на кусочки остальное тело. Отделял поочередно фаланги на руках и ногах. Когда я дошел до суставов, он уже был мертв. Мне было ужасно жаль, что я не мог сделать с ним то, что являлось бы ужасным унижением для людей.
Все это время Элен молчала. Я не понимал откуда столько крови скопилось под камнем… на теле ран не было… Может, спина?..
И я увидел, когда поднес лампу. У Эленмер не хватало правой и левой кистей.
VI. Мысли о Смерти
Что же ждет нас там наверху? Даст ли следующий этаж передохнуть или угробит окончательно?
По крайней мере здесь, на платформе между лестничными пролетами мы в безопасности. Ночь…
Еще свежие раны болезненно заживали, пока я марал бумагу и периодически смотрел вверх, подбив под голову вместо подушки поклажу. В мысли пробирались строки, что-то вроде: «Ее образ мрачной ночи меня в камере томил…». Но сколько же было до меня тех, кто сравнивал Ее с чем-то черным или с ночью? Да и я уже это сделал двумя частями ранее… Красивое четверостишье должно лаконично обрывать полотно ее образа. Десять лет назад она венчала собой шпиль Кафиниума, и все, что в тот роковой день смогли разглядеть — силуэт в полумраке. Исследователи в столице подкинули мне множество вариантов. Смерть может оказаться страшным чудовищем или же чем-то, что не имеет физическое воплощение. Она же может быть проклятым принцем Рацериком, покинувшим двор незадолго до вторжения Смерти… И все же с самого начала у меня имелось некое навязчивое представление о роковой женщине, словно сошедшей с картины королевского художника Авитана, мастера, тяготеющего ко мраку. Я никогда не работал с кистью, но казалось, дайте мне ее, и я нарисую точный парадный портрет. И чем больше я о ней думал, тем более ясно видел ее лицо…
Когда я был ребенком, а брат уже закончил художественную академию и разрисовывал паруса герцогам и лордам, он часто напоминал себе, а заодно говорил и мне: «Мысли — лучший материал для работы. И они никогда не смогут породить ничего ужаснее навязчивой идеи».
Я начал писать о Смерти, когда во мне проснулось мрачное вдохновение, возникшее из пережитых событий. Заканчиваю же я писать из страха, что в голове у меня хаос и ужас сплетутся воедино.
Я перевернулся на живот и подлил масла в лампу. Несколько секунд перо недвижимо парило над пергаментом, а потом… написало последние четыре строчки.
VII. Бог. Злой и добрый
Перебинтованный полуголый Рондо стоял на коленях склонив голову к полу. Огонь свечи обнажал его старческие складки.
Редкое зрелище в нашем новом мире — увидеть молящегося Единому богу. Когда-то эта вера господствовала на континенте, но после прихода Смерти (который не был предусмотрен ни одним священным писанием), паства развалилась. Я рос в атеистической семье, отец которой некогда был настоятелем церкви. Он-то и поведал мне о старых временах, когда еще люди не уходили в забвение после нескольких открытых ран. Пересказывая священные писания эльфийских, людских и прочих религий, он постоянно усмехался над тем, какие они были глупцы раз верили в сочиненные когда-то небылицы. А вот брат мой с годами уверовал… Для отца это было сладким горем. «Тебе похоже предстоит пройти тем же путем, что и нам» — говорил он.
Рондо вытянулся, опустив руки на колени. Он тяжело дышал, весь покрылся потом.
— Теплеет, да? — обратился он ко мне.
Я протянул бурдюк с вином.
— Да.
Мы принялись пить, свесив ноги в пустоту, обняв холодные металлические перила. На горизонте виднелось солнце. Мы наблюдали закат каждый час, а восход — каждые два.
— Прости, что тогда…
— Забудь. — резко осек меня Рондо. — Мне легче вашего пришлось.