Я примял трещину пальцем. Интересно, продолжат ли они строить мост?
Нет. Муравьи все бросили и начали формировать новые колонны. Линии на земле становились все более причудливыми.
— Что же, ест он нормальные растения, значит и нам его слопать можно. — Альтер прицелился арбалетом. — Если что — сразу за ним.
Я кивнул.
Выстрел пришелся животному в шею. С визгом зверье понеслось куда-то в лес. Альтер побежал за ним. Я вздохнул и решил еще разок взглянуть на муравьев…
Словно мертвые, они застыли в том положении, в котором находились, когда мой взгляд оставил их.
Я встал и тут же мне открылась пренеприятнейшая картина. Колонны мертвых муравьев вырисовывали на знакомом мне языке надпись:
Привет, Крау
IX. Может и хорошо, что мы умираем?
Теперь мы шли назад. Тушу, разумеется, тащил я. До этого я почти прохлаждался, так что дело можно считать справедливым.
Обходя огромные колонны, опоры башни, свет падал на тропу, по которой мы брели. Кто образует здесь эти тропы? Есть ли тут разумные существа помимо нас? От ответа зависело многое.
Альтер почти выходил Эленмер. В последние дни она даже начинала понемногу разговаривать (чего я лично уже не ждал). По очереди мы кормили ее, помогали с одеждой… Бедная Элен… Сколько всего мне хотелось сказать ей, но каждый раз, когда собирался, перед глазами стояла картина, которая развернулась передо мной в тот злосчастный день.
Сам я, чтобы держаться молодцом, часто фехтовал с Вивай. Благодаря опыту я мог хоть что-то противопоставить ее гибкости и смекалке. С Рондо мы часто вели непринужденные беседы о религии, материи и наших судьбах. С Альтером мы резались в карты. Игрок он был что надо и мастерски умел провоцировать. Как-то раз я проиграл ему свою порцию мяса…
В основном мы шли молча, но потом Альтер сказал:
— Знаешь, я тут подумал… Мне кажется я знаю, как придать нашему предприятию чуть больше смысла…
Я был весь во внимании.
— Мало кто из нас рассчитывает выжить, а уж чтобы убить смерть… — продолжил он.
— Ну, Вивай точно не из этого лагеря.
— Она молода и слишком много доверяет своему надуманному предназначению. С чего она решила, что если Смерть ждет ее, это значит, что именно ей уготовано пронзить ее черное сердце? Да и есть ли оно вообще у такой бессердечной суки? Впрочем… даже у моей матери было. В этом я лично убедился, ха-ха. А она была пострашнее какой-то там сущности.
— Ты часто ее вспоминаешь. — подметил я.
— Пожалуй, слишком часто.
— Что это была за история? Расскажешь? — я дружески хлопнул его по плечу, — Ты же знаешь, я никогда не осуждаю.
— Знаю, потому, наверное, и затеял этот разговор.
Альтер улыбнулся, почти зловеще.
— Собственно, история проста как три медяка… Нас было трое или четверо, не помню. Братья и сестры. Когда мне стукнуло десять, отцовским подарочком был его уход на войну. Мы жили бедно, в основном потому, что отец семейства был большущим идеалистом и жил по чести. Уж не знаю о какой чести может идти речь, когда твои дети похожи на жителей склепа… Он не умел обманывать, не умел добиваться. Все это ему казалось ненужным. Он, понимаешь ли, искал счастье в простом. Он один раз приехал c целой кучей книг. Хотел, чтобы мы образовывались. Хотел сам стать тем светлым лицом с портретов столичной аристократии. Невдомек ему было, что эти-то люди были его идейными врагами и рисовали их не за то, что они прочли много книг. А еще… — Альтер болезненно посмеялся, — А еще никто из нас не умел читать, даже он.
Мы перелезли через груду валунов, затем Альтер продолжил:
— Вот он ушел. Мы остались с матерью. А еще остались без денег. Быстро же она продала его библиотеку! А затем она быстро начала продавать нас. Знаешь, не буду перечислять, кто из нас чем болел. Брали нас лишь самые отмороженные. И все поначалу было хорошо. Меня устроили к какому-то дядечке при дворе, вылечили, я набрал массы. А потом началось мое веселое детство. Представляешь, зачем нужны знатным особам чужие дети? — я, понурив взгляд, кивнул, — О да, тогда я познал все, чем развлекаются люди, родившиеся с золотой ложкой во рту. Потом, когда уже сбежал, я долго не мог приблизиться ни к одной девушке. Знаешь, чувство такое… испорченности что ли… А отец всегда учил боготворить женщин! Вот я и не смел касаться прекрасных цветов.