К Омару у входа подкатили те двое.
– Нам не терпится вновь увидеть вас…
– Зачем? – Выпив, Омар огрубел. – Я не царица Савская.
– Побеседовать с вами…
– О чем? Все в мире давным-давно известно. Хотите узнать что-нибудь обо мне лично – читайте мои стихи, там все сказано.
Они как разинули рты, так и остались с ними, разинутыми, у него за спиной.
Поэт сказал старику Оразу:
– Отойдем в сторонку. Я отсчитаю тебе пятьсот золотых, которые ты мне дал, когда меня гнали из Исфахана.
– Зачем они мне? – удивился Ораз. Он совсем одряхлел. – Ни жены, ни детей. Ни дома. Одежду, обувь – дают, ночую у походных костров, питаюсь из походных котлов. Теперь, братец, мне уже ничего не нужно. Эти деньги тебе нужнее. Я, когда нашел твой новый дом и зашел к тебе, видел: пишешь новую книгу. Вот и пиши. Упомяни меня в ней, если к слову придется. Последний раз мы видимся с тобой, – я умру где-нибудь по дороге. О боже! Сколько лет прошло с тех пор, как мы встретились тогда, на Фирузгондской горной дороге…
… Они толпились, спешившись, в устье зеленой лощины, нисходящей к дороге по склону горы. В узких глазах жестокость и жадность, тупая неумолимость. Не жди от них пощады.
– Стой! – рявкнул молодой туркмен в большой мохнатой шапке.
Он зарезал их работника Ахмеда, оказавшего сопротивление. Затем шайка очистила их повозку с припасами.
– Это что?
– Книги…
После трудной беседы о науках:
– Как тебя зовут?
– Омар.
– А меня – Ораз. Эй, грузите все обратно! Станешь большим человеком, не забудь обо мне. Запомни: Ораз…
Омару тогда было десять лет. Много раз они встречались после этого: под Бухарой, в Исфахане и здесь, в Нишапуре.
– Ладно. – Омар вытер слезы. – Помоги мне. Я теперь боюсь жить один. У вас, туркмен, хорошие собаки.
– Я отдам тебе своего волкодава. Вместе с ошейником и цепью. Он умный. Вы сдружитесь с ним.
– Веди.
Ораз, звеня цепью, привел огромного, чуть не с осла, светло-бурого пса с гладкой блестящей шерстью, с обрубленными ушами и хвостом. Красивый пес, здоровый, могучий.
– Как его зовут? – спросил довольный Омар
– Так и зовут: Бурибасар-Волкодав. Я его окликаю просто: Басар.
У пса дрогнули короткие уши, он шевельнул обрубком хвоста.
– Прекрасно. Люди нынче – не лучше волков. Не лает он попусту, как дворняга? Я этого не выношу.
– Нет, пес он серьезный. Молчаливый, как ты.
– Совсем хорошо! – Омар сунул собаке большой кусок мяса, за которым перед тем сходил на кухню.
Басар взглянул на Ораза.
– Ешь, – благодушно кивнул Ораз. – Теперь он – твой хозяин. Говори, – заметил старик Омару, – с ним по-нашему, – персидский не понимает.
Пес осторожно и бережно, деликатно взял мясо из рук Омара и степенно, чувствуя на себе их взгляды и боясь показаться слишком голодным и жадным, отошел в сторонку.
– Я его сегодня не кормил. Пусть поест – и поедем. Надо купить по пути на базаре мешок костей для него.
– Купим. Слава аллаху! – вздохнул Омар. – Теперь у меня есть бескорыстный друг и защитник. Среди людей такого не нашлось.
– А Фахр?
– Э! У Фахра – корысть. Не ради меня они тут расщедрились. А ради тех двух, любопытных. Я для них всего лишь местное диво. Диковина. Вроде носорога в клетке.
Цитадель, где жил окружной правитель Аргуш, находилась вне городской черты, в стороне; Омар предложил ехать к нему домой не через те ворота, через которые Ораз, плохо знавший город, привез его к Санджару, а через другие, поближе к дому.
– Идет, – согласился Ораз. – Тем лучше. Сразу за воротами, справа, они увидели большое черное пепелище. Обгорелые стены, обугленные балки. Это черное пятно на золотистом фоне города казалось уродливой кляксой на желтом древнем пергаменте с четкими чертежами.
Еще недавно здесь находился караван-сарай… Омар потемнел, будто вымазался копотью с пожарища, и придержал лошадь, которую дали ему доехать до дому. Басар, бежавший рядом, взглянул на него, присел и заскулил, подвывая.
– Что случилось? – окликнул поэт человека, уныло копавшегося в черных развалинах.
– Э! – с досадой махнул тот рукой. – Жил тут в келье один чудак-еврей. Вечно пьяный. Видно, спьяна, подпалил свое жилье – и сжег весь караван-сарай. И сам сгорел вместе с ним.
– Эх! – с горьким надрывом, гортанно, всей грудью вздохнул, скорее – рыкнул, Омар.
Ораз – участливо:
– Знал?
– Знал… – Омар обхватил лицо рукой, крепко стиснул его. И, вместо того, чтобы произнести, как положено: «Мир его праху», сказал непонятно: – Доломит ему в шихту! И соду. И борную кислоту…
Заодно с мешком костей для Басара поэт купил баранью тушу и в харчевне «Увы мне» большую корчагу вина для гостей, людей Ораза.
Их на пиры к царевичу не допускают.
– Дед его ходил в грубом суконном халате и ел с нами из одного котла, – говорили недовольные воины.
Когда поспел шашлык, они сняли пыльные сапоги, вымыли ноги в ручье и босые, с чистыми ногами, расселись на дорогом ковре за скатертью.
Было их пятеро с Оразом. Из уважения к хозяину они сидели тихо, смирно, скупо переговариваясь. И даже выпив вина, не расшумелись, не стали спорить и придираться друг к другу, как, скажем, персы.
Поражались персам: «До чего суматошный, беспокойный народ…»
Тюрки – народ флегматичный, спокойный, неторопливый, безразличный ко всему вокруг. Хоть небо расколись – бросит степняк косой взгляд вверх исподлобья и опять уйдет в себя.
Пока не прозвучит команда: «Хош!», означающая выступление в поход, и боевой яростный клич: «Кук бури» – «Серый волк», с которым надлежит, вынув меч, кидаться в гущу сражения.
Уж тут – берегись! Народ отчаянный.
– Помнишь, – спросил Ораз, – когда мы ехали с тобой из Бухары в Исфахан, ты искал в песках между Аму и Мургабом пустынную дикую деву-мечту? Тогда не нашел. Может, после увидел?
Омар, изрядно уже хмельной, опечалился:
– Нет.
– Так много девушек в мире…
– Они, – усмехнулся Омар, – слишком… очеловечились. Та в наготе своей была бесподобна, а эти всю красоту видят в ярких тряпках и золотых украшениях.
– Может, еще найдешь.
– Вряд ли! И поздновато – старею.
– Хош! – сказал Ораз.
Туркмены степенно, но не мешкая, поднялись…
Басар, скуля и визжа, заметался перед закрытой калиткой, Ораз, собственно, не был ему другом, добрым хозяином. Просто приятель, вроде бы покровитель. Хороший знакомый. И пинки не раз от него перепадали. Но пес привык к нему. Он вскинул большую голову и басовито и горестно взвыл.
– Тихо! – прикрикнул на него Омар. – Соседей обеспокоишь. Знаешь, какие они? Хуже волков, которых ты мастер давить. Помесь гиены с топором. Хвост тебе уже отрубили, теперь башку снесут…
Омар погладил его, успокоил. Пес прильнул к нему, как ребенок, брошенный своими, льнет к любому другому человеку, женщине или мужчине, если тот добр к нему.
Новый хозяин повел его в дальний угол двора, к отхожему месту:
– Сюда будешь ходить. Привыкай к порядку, ты степной дикарь, выросший на военных дорогах. Убирать за тобой я не стану.
Омар не очень-то жаловал животных. От них – вонь и грязь. От растений – прохлада, свежий воздух, запах приятный. Но нет растения, которое, как чуткий страж, берегло бы его сон, и, услышав ночью, как кто-то неведомый, чуть дыша, лезет через ограду, затаилось и напало в нужный миг.
Без собаки ему не обойтись.
Басар сразу освоился с новыми порядками. Омар похвалил его:
– Молодец! Понятлив, собачий сын. Чего не скажешь о некоторых людях. Пройди по садам, – любой тенистый, тихий уголок загажен.
Он, бормоча, повел собаку в жилье.
– Вот, говорят, человек по природе своей благороден, чист и честен. Но возьмем, друг Басар, малых детей. Благородству, чистоте и честности их надо учить. На каждом шагу. А рвать, ломать, лгать, воровать, грязь разводить и драться – учить их не надо. Они сами все это умеют. От рождения. Как это понимать?