Незнакомый человек за столом в стеклянной «клетке» начальника цеха поднялся, когда она вошла, и сообщил, что он из полиции. И когда она села, стал рассказывать, что произошло. Как Джимми сбежал из колонии, как он угнал на шоссе машину, а водить ее не умел… Говорил он медленно, видно было, что ему это неприятно. Когда он замолк, отупение милосердно укрыло ее, точно ватным колпаком, а жизнь вокруг продолжалась, все такая же деятельная, хлопотливая, будто ничего не случилось.
Но рано или поздно роковой миг настанет, и она должна быть готова, и, услышав в коридоре приближающиеся шаги, она уже знала, может быть оттого, что окружающее сразу куда-то отодвинулось, — вот оно! И она встала раньше, чем открылась дверь, и ничуть не удивилась, что их было двое, тех, что пришли за ней, что позади женщины в белом халате маячил силуэт человека в форме, ибо тут же вспомнила, как еще утром говорили, что при опознании должен присутствовать представитель местной полиции. Кстати, она тогда сразу поняла трудное слово «опознание», хотя в прошлом оно ей не встречалось. Тогда она тут же забыла его, но сейчас снова вспомнила. И подумала, что, вероятно, этого человека и ждали, и вот он, значит, пришел. А может, они решили немножко привести Джимми в порядок, смыть кровь с лица, чтобы не так сильно ее травмировать.
Да, теперь она была готова.
От сухости першило в горле, и кожу на лице стянуло. Она лишь мельком взглянула на тех двоих в дверях. Она их не боялась и ничего от них не ждала, и то ли не осталось в ней прежней робости и смирения перед другими и благодарности к ним, то ли дружеские слова утратили для нее свою цену, но она плохо слышала, что говорит медсестра, хотя в ее словах было и тепло, и дружелюбие, и такт, как положено при разговоре с близкими родственниками.
— Вы можете пройти, фру Ларсен, у нас все готово.