Ночь мерцает во всех окнах и в лужицах дождевой воды на крышках синих керосиновых бочек.
Теперь все люди дремлют у себя в спальнях, и на крыльях тьмы слетают к ним сонные цветы.
В тишине слышится далекий звук звездной капели, падающей с небес. Звук этот эхом перекатывается по всему огромному небосводу.
Он сейчас — единственный звук в Небесах и на Земле.
— Это вода капает из крана, его плохо закрыли.
Одинок, одинок на белом свете подтекающий водопроводный кран.
У неба чердак без балок и без настила.
Во дворе перед домом Старика стоит пустая кровать. Она деревянная, только что вымытая. Она выставлена на солнце сушиться, но солнца-то настоящего нет, потому что Старик сидит на кровати и курит трубку и от ее густого дыма солнце краснеет и тускнеет.
Старик сидит и смотрит вверх, на небесный чердак, где дым собирается в большие тучи.
Напоследок уже и туч не видно, только дым да туман.
Вечером во дворе нет уже ни кровати, ни Старика, и теперь солнце ярко светит на крышу его дома.
Слова налетают вихрем. Или слетают тихо и плавно. Оседают на окнах каплями дождя или морозными узорами.
Слова лежат, как цветочные луковицы в стеклянных банках под серыми бумажными фунтиками. А потом серые фунтики исчезают — и распускаются душистые гиацинты и тюльпаны.
Гиацинт и Тюльпан — два чудеснейших слова. Ты не устаешь их повторять и играть с ними: «Тюльпан — Гиацинт — Тюльцинт — Гиапан — Тюльгиа — Цинтпан».
Мир невероятно огромен.
Состоит он частью из суши, частью из воды, но воды в нем все же больше. Куда бы ты ни обратил взгляд, непременно увидишь блеск воды и услышишь ее шум, а порою можно увидеть, как Бог лучезарным облаком носится над водою.
Однако и суши тоже много, с горами и долинами.
Далеко на север протянулись холмистые вересковые пустоши с хлопотливо журчащими ручьями, некоторые из них журчат во тьме глубоко под землею. Еще дальше к северу, там, где летом садится солнце, высятся Неизвестные Скалы. Самая высокая из Неизвестных Скал имеет плоскую вершину. Это — Богова Площадка. Здесь Бог отдыхает, когда он устанет носиться над водою в бездне.
Богова Площадка выложена серыми каменными плитами, которые дочиста выметены и отмыты ветром и дождем. В одном месте между камнями вырос зеленый островок мха, усыпанный мелкими алыми цветочками. Это подушка Богу под голову.
На Боговых плитах-скрижалях начертаны письмена.
Светлыми ночами Бог стоит на своей каменной площадке и озирает мир. И «ничто не сокроется от очей его».
Потом он опускается на колени и принимается чертить на плитах-скрижалях свои письмена.
Летом ночей не бывает. Летом все время светло и мир полон девочек, девушек — Летних Дев.
Повсюду слышатся их пение и смех, в комнате и в кухне, в дверях и на лестнице, в шуме ветра на морском берегу и средь волнующихся полей.
Всегда они близко, рядом с тобою, их волосы, платье, их руки, от которых пахнет карандашами, или колбасным рулетом, или пижмой и кресс-салатом.
Летние Девы раскачиваются на ветвях деревьев, болтая длинными ногами. Они ходят на ходулях. Играют в прятки между сараями и заборами. Сидят у придорожных канав и нанизывают на нитку цветки маргариток. Разглядывают рисунки в книжках. Веером привешивают цветные картиночки к стене над своею кроватью.
Вечерами они сидят и поют у твоей постели.
Одна из них приходит к тебе лишь тогда, когда ты уже спишь. Уснешь — а она тут как тут, стоит и смотрит на тебя во все глаза. Ничего не говорит, не прикасается к тебе, лишь смотрит не спуская глаз.
И, покоряясь, ты следуешь за нею — летишь, низко паря над землей, по пустынным ночным улицам, над вересковыми пустошами и тихо шепчущимися волнами, туда, в бледную небесную даль на самом Краю Света, где высится Башня.
Мчаться — что за чудесное слово! Ветер мчится, и тучи мчатся, и волны мчатся одна за другой.
Время мчится.
— А почему время мчится?
— Потому что оно торопится.
— А зачем оно торопится?
— Затем что ему так много надо успеть сделать.
— А куда оно мчится, время?
Молчание.
— Что такое время?
Долгое молчание.
— Это все то, что торопится и мчится?
— Да, вот правильно. Это все то, что торопится и мчится.
Земля все еще не сделалась шаром, и Бог не проложил покамест четкую грань меж сном и явью, меж летучими тенями и живыми существами.