Но наверх ни одна не пошла.
— Что же это вы? — удивилась Галя. — Сами на свободу просились.
По сходне дети спустились к стаду.
Здесь было трудно дышать и щипало глаза. Только привычка сельских жителей к запахам животных удержала детей среди стада.
— Идите наверх, — уговаривала овец девочка. — Бяшки! Бяшки! Бяшки!
Овца, белая, как облако, шевелила пушистыми ушами, растопыренными в стороны, и ловила слова девочки: скажи, мол, ещё что-нибудь, а то мы давно человеческих слов не слышали.
Баран в дорогой каракулевой шубе, окружённый свитой поклонниц, качал закрученными в кольца рогами и говорил своим царственным обликом: «Тяжела ты, шапка Мономаха! Но — ношу. Если не я, то кто же?»
На его спину положила плоскую, как у ящерицы, голову немолодая овечка, по-видимому, его главная любимица. Она проблеяла в лицо девочке: «За него — в огонь и воду».
Мать с двумя ягнятами смотрела на Галю слезящимися глазами и кашляла. От её кашля стали кашлять овцы в разных концах стада, и Галя вместе с ними.
— Что же это делается? Бяшки! Бяшки! Бяшки! — повторяла Галя и пальцами зазывала овец на сходню. Они недоверчиво прислушивались к ней и не двигались.
Как дальше-то быть?
Рядом оказался Галим и сказал:
— У них патриархат. Куда баран, туда и стадо. Всё сделаю!
Татарчонок пробрался к барану, обеими руками взялся за рога, рывком, неожиданным для ребёнка, поднял царствующую особу с пола и под испуганное и возмущённое блеяние бараньих поклонниц рывками же выволок барана на сходню.
Там баран опомнился, пригнулся и в ярости подбросил на рогах лёгонького Галима.
Галя завизжала от страха.
Но рога, закрученные в кольца, не причинили вреда мальчику. Болтая ногами в воздухе, Галим отлетел в сторону и, не удержавшись, сел на дно баржи. А огромный баран, обдав Галю кислым запахом и обиженно мотая головой, с громом взбежал по сходне и скрылся.
За ним одна-одинёшенька протрусила Саламандра — так Галя прозвала овечку с головой ящерицы, главную любимицу барана — и тоже скрылась.
Остальные овцы не стронулись с места.
Почему?
Галим поднялся с зацементированного пола.
— Как я лете-еел! — тянул он, и губы у татарчонка дрожали. — Маленько на тот берег не улетел. Чего они стоят?.. Овечки-то?..
— Не знаю, — разводил руками Василий, и глаза его выцвели от страха. — Не знаю, и всё.
В рёве и кашле стада дети с надеждой смотрели на Галю, и она увидела, какие они оба маленькие. Материнская жалость охватила её душу, а мысли девочки были спокойными.
На Галю внимательно смотрела белая овца — та самая, с растопыренными ушами, и в продольных зрачках её был вопрос:
«Кто ты? Зачем ты с нами?»
Девочка достала ломоть хлеба и подала его овце. Та забрала хлеб в тёмные мягкие губы и принялась жевать с закрытым ртом, как того требуют правила приличия.
— Понравилось угощение? — спросила Галя. — Сколько живу, а вкуснее хлеба не едала.
И зазывными движениями пальцев Галя поманила её за собой, отступая к выходу. Девочка старалась выглядеть выше, чтобы её все видели, и отступала она на цыпочках, как балерина на пуантах. Не переставая жевать, овца приближалась и с достоинством поднялась наверх. Была она чистая, ни пятнышка, ни соринки на ней.
Галя едва успела отскочить в сторону, как на выход с рёвом и топотом хлынула вся отара и повлекла за собой белую овцу — Белую Предводительницу, как её нарекла девочка. Овцы — в присохшей грязи и глине, в репьях, череде и всяких семенах! — мчались мимо Гали, Галима и Василия, и блеяние животных сливалось в обвальный рёв: «Ааа!..»
Галим спросил Галю:
— Они «ура» кричат, что ли?
— У них слова-то такого нет, — рассудил Василий.
В тумане отара пила воду и хрустела тальниками. Около реки овцы виделись большими и мохнатыми, не привычными человеческому глазу существами. Отара напилась и двинулась вслед за Белой Предводительницей. Баран Крутые Рога шествовал в окружении поклонниц, и Саламандра теснилась к нему.
— У них никакой не патриархат, — с гордостью сказала Галя Галиму. — У них самый настоящий матриархат! Все идут за белой овцой. Куда она, туда и они.
Галим проговорил:
— Может, они договорились маленько? Она у него заместителем…
— Они не договаривались, — радовался Василий. — Они ни разу не поговорили друг с дружкой!
— А ты всё-всё видел? — ворчал Галим. — Всё-всё слышал?
— Не всё, конечно.
— Они договорились, когда нас на барже не было! — воспрянул духом Галим. — Долго ли умеючи?
Отара перевалила каменную дамбу со столетними ивами, что из-за сумерек походили на горы, и мимо мокрых строений, пахнущих жильём, вступила в овраг. Здесь было тепло, как в избе. Мало-помалу небо над оврагом стало проясняться и синеть. На овражном дне отара встретила три слабых родника и по́ходя, один за другим, выпила их до дна, как ложками выскребла.