…Я лежу на древнем полынном плато, на штормовке, выцветшей от дождей, и зарисовываю в путевую тетрадь башню Чёртово городище. Спасаясь от жары, в её тень сбились овцы. Тени отаре не хватает, и молодые овечки стоят, чтобы занимать меньше места и чтобы в прохладе могли отдыхать лёжа старики и ягнята.
Сторожевая овца — Белая Предводительница — смотрит на меня и прислушивается растопыренными ушами. Она подходит и заглядывает в тетрадь: что там? Её дыхание бьёт мне в затылок. От солнца тетрадный лист сверкает как соль, и Белая Предводительница лижет его.
А потом теряет к нему интерес и отходит.
Я спрашиваю:
— Поселиться захотелось?
Дети — Галя, Галим и Василий — смеются.
— Они только что поселились, — говорит Галя.
Галим добавляет:
— Они в овраге пуд соли съели!
— Два пуда, — уточняет Василий.
— Ты вешал, что ли? — с вызовом спрашивает татарчонок.
— А ты?
— Я тебя спрашиваю!
— А я тебя.
Галя говорит примирительно:
— Ребята, зачем вы спорите? В народе говорят: «Они с ним пуд соли съели». Это значит, что они друзья. На самом деле, никто не вешал, сколько соли они съели вместе. Может быть, больше. Может быть, меньше.
— Кто — они? — недоумевает Галим. — Овечки?
— Друзья! — объясняет Василий. — Тебе ясно сказано: друзья.
— А что, — спрашивает Галим Галю, — овечки — не друзья?
Воздух накалён, и иные овцы прижались к холодным камням башни, а иные лижут их. Белая Предводительница припала к башенной стене, замерла и стала похожа на одушевлённый камень, обработанный камнерезом — булгаром. А сама башня, на кроме обрыва обласканная Белой Предводительницей, стала ещё прекраснее. Сложенная из неровных камней, скреплённых раствором на жирном молоке кобылиц, она поседела от времени, но не постарела. Небо вокруг неё, как нимб, сгущается в синеву, и не сразу верится, что такая густая синева бывает.
Как изобразить всё это на бумаге? Грифель карандаша ломается. Я слышу за спиной перешёптывание детей. Галим уважительно спрашивает меня:
— Вы абстракционист?
— Нет, — отвечаю я.
— А кто вы? — любопытствует Галим.
— Реалист.
Мальчик разочарован:
— Я думал: абстракциони-иист.
— Ты знаешь, кто такие абстракционисты, Галим? — удивляется Галя.
— Ну.
— Что «ну»?
— Слыхал.
— Что ты слыхал? — не отступает девочка.
— Я слыхал, что они бойко рисуют.
А мне не рисуется. Может быть, потому, что я давно не был в этих местах.
Я родился в старинном городке Елабуге, что припал к подножью горы с башней Чёртово городище. С тех пор как помню себя, я слышал разговоры об этой башне. От них до сего времени у меня осталось ощущение великой загадки.
Первый раз в жизни пошёл я туда в третьем классе с соседом по парте Алёшей. Гора, где стоит башня, если смотреть из города, напоминает плавную спину животного, что не вымерло, а заснуло до поры, до времени. Пока мы поднимались по этой красноватой спине, я выбился из сил и от усталости перестал бояться.
Мы вошли в прохладное нутро башни, и Алёша зажёг спичку. Она осветила голубей, что дремали в оспинах стен. Птицы не ворохнулись от света, и глаза у них были белые. Мы постояли в каменной тишине на земляном полу, перерытом кладоискателями, посмотрели, как в проёмах окон клубятся облака, и вышли наружу.
От старших мы слышали, что отсюда в город ведёт подземный ход — от Чёртова городища до церкви Покрова, в которую царь Иван Грозный подарил окованную серебром икону Трёх Святителей.
Где искать этот подземный ход?
С Алёшей мы стали бывать здесь и присматриваться к земле. В овраге, много южнее башни, мы обнаружили прорубленный в скальном откосе четырёхугольный вход и, не сгибаясь, вошли в него. Мы шли по каменному полу и слышали, как с потолка каплет вода. Ход упёрся в стену с узким поворотом направо. Спички гасли от воздушной тяги, и что там направо — пол или провалище — разглядеть было нельзя. Идти по боковому ходу мы побоялись, вернулись на волю и пообещали друг другу прийти сюда в другой раз.
Тогда была война. У нас — у детей — хватало взрослых забот.
Нам было некогда. Мало-помалу поход в пещеру стал забываться или казаться сном. Казаться-то он казался, но я давно перестал путать сны с явью, а быль с небылью. Я точно знал, что в овражной стрелке недалеко от пристани есть пещера, и никому не говорил про неё: боялся, что уйдёт тайна или недобрые люди разорят её.
Спустя несколько лет без провожатых, один, я пробрался в этот овраг и не узнал его. Там, где, по моим представлениям, была пещера, откос оплыл, порос мелкими — по пояс мне — осинками и травой. Какие дожди, какие малые оползни и талые воды запечатали пещеру от людских глаз? Куда она вела — далеко ли, глубоко ли? Найдут ли её люди или не найдут никогда?