— Рублёвку.
— Он больно грязный, — сказала девочка. — Пусть сперва слетает на Каму искупается.
Изо всех сил она швырнула трубочиста в небо.
Голубь ударился об упругий воздух, от неожиданности чуть было не упал оземь, но недалеко от земли выровнялся и, захлопав крыльями, так что с них полетела сажа, винтом взвился в небо.
— Купаться полетел? — спросил мальчик. — Плавать-то он умеет? Он не утонет?
Отряхивая сажу с ладоней, Галя ответила:
— Он на мели будет купаться.
Мальчик сказал:
— Я тоже по дну руками плаваю.
— Молодец, — похвалила Галя и хотела пойти поискать отца, но по глазам мальчика поняла, что ему страсть как хочется поговорить с ней, и, смягчившись, спросила: — Как тебя зовут?
— Игорёк.
И опять Галя хотела уйти, но что-то сиротское в глазах мальчика удержало её, и она ещё спросила:
— Игорёк, когда вырастешь, кем ты будешь?
Он ответил не задумываясь:
— Машины буду принимать.
— Значит, шофёром будешь?
— Конечно, шофёром. А потом в армию пойду, — разговорился человек. — Буду солдатом.
— А потом?
— Моряком.
— А потом?
— Милиционером.
— А потом?
— Потом машину водить.
— А потом?
— Потом никем не буду. Просто буду дяденькой.
— А потом?
— Потом, наверное, дяденькой тоже буду. А мама моя тогда уже бабушкой будет.
— В школу-то ты ещё не ходишь?
— Нет ещё пока.
Он стал считать на пальцах:
— Вот зима будет, да? Потом весна. Потом мне будет семь лет. Вот уж я тогда в школу и пойду. Похожу, конечно, а потом шофёром, что ли, буду? А пока побегаю.
Она погладила его по прозрачным редким волосам и сказала:
— Побегай пока на воле. Побегай!
Он убежал, и среди железных вздохов Галя пошла искать отца.
Её догнал Игорёк.
— Мамка тебе вынесла! — сказал он, задышавшись, и протянул Гале бутылку молока и бумажный стакан.
— У меня с собой денег нет, — сказала девочка.
— Тут всем дают, — объяснил Игорёк. — Бесплатно.
— За вредность?
— Ну.
Поколебавшись, Галя предложила:
— Давай на двоих?
Он поднял подол рубашонки, показал надутый незагорелый живот и сказал:
— Лишнего будет: я нынче вторую бутылку почал.
— Вторую бутылку?!
— Охота пить дак.
Галя с наслаждением выпила молоко, стакан за стаканом, и спросила Игорька:
— Мама-то где у тебя?
— Вон сидит.
Мальчик показал на стеклянную будку, около которой стояли люди. Галя сказала:
— Пойду бутылку отдам да спасибо скажу.
— Пойди, конечно. И я с тобой.
Дети подошли к будке. Лица людей, которые из бумажных стаканов пили молоко, были запавшие, и пахло от них окалиной, как от той планеты, что родилась недавно в присутствии девочки.
Люди расступались, давая дорогу детям, и кто-то сказал про Игорька:
— Главный идёт.
Игорёк поставил на прилавок Галину порожнюю бутылку и стакан и, прежде чем девочка успела поблагодарить молочницу, сказал:
— Мамка, она тебе спасибо говорит.
— Спасибо, — подтвердила Галя. — Большое спасибо.
— Ещё молочка? — предложила молочница.
— Лишнего будет.
— В такую-то жару?
Галя узнала молочницу. Эта была та женщина с бирюзовыми серьгами, что ехала с Игорьком и бабушкой Матрёной на катере «Орион». Сейчас в белом халате она походила на врача и с состраданием смотрела на девочку.
— Как мы по тебе плакали! — сказала она. — Одной на барже страшно было?
— По-всякому, — тихо ответила Галя и, попрощавшись, пошла на то место, на скамью, где с отцом они условились встретиться.
Отец пришёл, запыхавшись.
— Куда ты делась, доченька? Я тебя ищу-ищу. Думаю: «Не дай бог, опять что случилось». Машину я получил. Пошли в цех.
Фуражку с крабом он весело сдвинул на затылок и рукой помахал Игорьку, что стоял у стеклянного киоска. Помахала и Галя.
В ответ Игорёк и молочница, как с парохода при расставании, часто-часто замахали руками. Теперь Галя не сомневалась, что отец и эта женщина давным-давно знакомы.
Отец и дочь прошли в сборочный цех и очутились под высоким — почти таким же высоким, как настоящее! — стеклянным небом. В нём, как при заре, был разлит тихий и прохладный свет, и девочка, запрокинув голову, смотрела в это небо, сотворённое людьми, где летали ласточки. У Гали закружилась голова, и чтобы не упасть, девочка схватилась за руку отца и передохнула, пережидая головокружение.
А кругом, как в лесу под ветром, сдержанно гудели железные деревья и роптали их железные листья… Нет, не деревья и не листья, а железные жилы, сухожилия, аорты оплели пол, стены и поднялись к потолку этого великанского помещения, конца которому не было видно, и в этих жилах текла своя, жёсткая живая кровь и давала жизнь всему цеху, отчего в нём перекатывался еле уловимый гром среди ясного дня и обещал вешнюю грозу.