Они вышли во двор под настоящее, немыслимо высокое небо, и во дворе, покрытом бетонными плитами, Галя увидела табун красногрудых коней — новорождённых автомобилей, только что сошедших с ленты главного конвейера. С некоторым удивлением они разглядывали этот мир выпуклыми младенческими глазами-фарами, и Галя вспомнила, что так же удивлённо и приязненно разглядывает мир новорождённый телёнок, качаясь на ножках-стебельках, окутанный парными запахами молока и соломы.
— Нравятся они тебе? — спросил Галю про автомобили Анатолий Георгиевич, и опять в его глазах ей припомнилось или домыслилось выражение вдумчивой ласковости, которое некогда жило в маминых глазах, и, боясь, что оно пропадёт, Галя торопливо ответила:
— Очень нравятся!
— Ещё бы, — улыбнулся Анатолий Георгиевич. — Наши автомобили всем нравятся. Весь земной шар на них перевозит грузы… Перевозит и похваливает.
Он сказал это со скрытой радостью, и эта спокойная, нехвастливая радость за свой завод мгновенно передалась девочке, и острый холодок прошёлся у неё по спине.
Девочка дотронулась до руки Анатолия Георгиевича и попросила:
— Приезжайте к нам в Котловку. На рыбалку. По орехи…
— Поспеют — приеду, — пообещал он. — Сейчас какие орехи? Вот маленько посвободнее буду — каждый месяц буду приезжать.
— А будешь ли? — усомнился Галин отец.
Анатолий Георгиевич сказал не очень уверенно:
— Буду.
За руку попрощался с отцом, Галю погладил по голове и сказал:
— Расти дальше, Галина Александровна! Будешь?
— Буду, — твёрдо ответила девочка.
— А я не сомневаюсь, — сказал Анатолий Георгиевич. — Хорошо мне с вами, да работа ждёт. Слышите: зовут. По-бе-жал!
Он ушёл. Галя показала рукой на автомобили и спросила отца:
— Какой в Котловку повезём?
— Из этих — никакой. Наш автомобиль на барже дожидается. Анатолий Георгиевич давно распорядился его на пристань отправить. А эти — чего? Эти — кони не объезженные. Они людей только-только в глаза увидели. Пошли, дочка, на пристань, пока солнышко не село.
Опять по широким улицам Новгорода навстречу капитану и дочери с разговорами шли новгородцы, в большинстве молодые люди, но теперь они не казались Гале такими недосягаемо рослыми, как прежде. На ходу отец показал на свои пыльные, как в муке, ботинки и пожаловался:
— Вид потеряли.
— Тут недолго осталось, — сказала Галя.
— Недолго, а всё-таки, — ответил отец и пообещал: — Бархотку буду с собой брать.
У причала их дожидался катер «Орион» и баржа. В её полом нутре смирно стоял большегрузный автомобиль — красный конь на десяти колёсах. От него пахло краской и новым, недавно отлитым, отшлифованным и хорошо смазанным металлом. А две фары — два выпученных глаза из стекла — в сумерках старались разглядеть своё будущее.
— Новорождённый, — ласково сказал про него отец. — Только что с конвейера. Из пелёнок — и сразу взрослый. А у нас, у людей… Эх! Да что там… Вот бабушка Матрёна — вроде бы не ребёнок. А на самом деле — дитя малое, неразумное. Я бы хоть сейчас уехал, да она — пропадущая! — просила подождать.
Пока ждали бабушку, Галя обнаружила на плитах причала оттиски овечьих следов, затвердевшие в бетоне, а рядом — оттиски следов человека, обутого в сапоги с рубчатыми подошвами.
«Их теперь никакой дождь не смоет, — подумала девочка. — Их найдут археологи через тысячу лет, когда из построек сохранится, быть может, одна башня над Камой… Эти бетонные плиты выставят в музее, и люди будущего будут доподлинно знать, какие люди и животные жили на исходе двадцатого века и всё время торопились куда-то…»
— Все куда-то бегут, куда-то едут, — сказал про следы отец и заулыбался. — Мы-то понятно куда: в гости к тёще. А остальные?
— К какой тёще? — насторожилась Галя.
— Ты чего?..
— К какой тёще?
— Шутка есть такая дорожная. Мужчина в поезде… или там на самолёте… на пароходе удивляется: «Куда это все едут? Я-то понятно куда — в гости к тёще. А остальные?» Вот и всё… Но и у остальных тоже дела есть, правильно?
Галя не ответила.
Она смотрела на закатный Новгород. Он вырастал из степи, из развороченной земли — алебастрово-белый, таинственный город. Его ещё не было на свете, когда Галя научилась ходить… Когда свершилось его сотворение? В бетонной пыли, белёсой и красноватой, клубилось солнце, и сюда из Новгорода наплывал ветер сладкой гарью литейных цехов и запахами донника, полыни и перекати-поля, которое в этих местах по-старинному зовут чертогоном.