Отец схватил бывшего пирата за шиворот и выбросил в окно.
— Скатертью дорога! — в сердцах сказал он.
Екатерина Васильевна и Галя подбежали к окну и стали звать кота:
— Кис! Кис! Кис!
Кот Веденей только ухом повёл: знаем, мол, мы вас всех, тоскливо зевнул, облизнулся и, вобрав когти, на мягких лапах ушёл в сад и скрылся в траве.
Там у него была своя жизнь, не ведомая людям, полная приключений и опасностей, и если нет возврата к прошлому, то он не променял бы её ни на какую другую.
— Вот теперь и гадай, какая жила в нём лопнула, — отец осматривал телевизор и сердился. — Не кот, а одно разорение! Разорит он нас и пустит по миру. Больше я от этого разбойника ничего не жду.
Отец стучал по телевизору и всё без толку, пока бабушка Матрёна не сказала:
— Да он, никак, выключился!
Поплотнее утвердила вилку в розетке, и экран налился светом. По нему по-прежнему плавали морские рыбы. Бабушка Матрёна сказала:
— Позвали бы кота-то: как раз передача для него!
— Звали, да он не идёт, — подала голос Екатерина Васильевна.
— Да он весь телевизор расколотит! — сказал отец.
— Неужели у него в лапах такая сила? — несмело улыбалась Екатерина Васильевна. — Мы бы его на руках держали.
— Удержишь его! — улыбался отец.
— Или бы на ремешке, — говорила Екатерина Васильевна. — Была бы моя воля, я бы для кошек кино устроила. Сидят они на ремешках и смотрят кино про рыб или про мышей.
— Ох, и визгу бы было! — заметил отец, а женщина сказала:
— Не нравится — не слушайте. После сеанса каждой кошке — по рыбке.
— Может, ещё по рюмочке валерьянки? — спросил отец, на что Екатерина Васильевна ответила:
— Лишнего будет.
— Ой, как вы хорошо говорите! — похвалила бабушка Матрёна. — Воркуйте дальше, голубок и горлица.
Взрослые переговаривались, глядя в телевизор, и девочка чувствовала, что они ведут этот разговор и для неё, чтобы и ей было весело. Она покорно улыбалась, а левую руку, в которой были серьги, покалывала судорога.
Галя потихоньку ушла в прихожую, достала круглое мамино зеркальце, поставила на подоконник и, прислушиваясь к голосам в передней, заглянула в него.
Из зеркальца на неё смотрело загорелое лицо с большими взволнованными глазами, выпуклым лбом и вьющимися после камской воды волосами.
Девочка приставила серьги к ушам и улыбнулась своему отражению. Отражение расплющило нос, в улыбке показало все тридцать два зуба, а глаза сделало такими маленькими, что разобрать их цвет было невозможно.
Гале стало грустно, и теперь она увидела, что в зеркале глаза и серьги похожи по цвету, только глаза — глаза, а серьги — камушки… Из зеркала на неё глядела маленькая принцесса, которой предстоит вырасти и танцевать на выпускном балу в белом платье и с этими серьгами.
Когда это будет?
Она попыталась прицепить серьги к ушам, но металлические застёжки соскальзывали. Если бы в мочках ушей были проколоты дырочки, как у Екатерины Васильевны!.. Так за чем дело встало? Девочка достала катушку с нитками и иголкой и только устроилась перед зеркальцем, как вздрогнула от голоса бабушки Матрёны, который доносился из передней:
— Балуем мы нынче молодёжь!..
«Это про меня она, наверное, говорит, — подумала Галя. — Обо мне с отцом и гостьей спорит. Или не обо мне? В любую минуту они сюда могут зайти… Спросят: «Ты чего делаешь?» А я что?»
Галя спрятала в платяной карман серьги, зеркальце, катушку и, прислушиваясь к голосам взрослых и потрескиванию телевизора, на цыпочках вышла в сени. С замиранием сердца она поднялась по лестнице к потолку и откинула творило — деревянную крышку, что заслоняла вход на подволоку от кота Веденея и иных непрошеных гостей.
На подволоке было тихо и темновато, и только через оконце-полумесяц падал столб света, весь в крутящихся пылинках. На шнурах висели лещи и золотились в потёмках. Самые большие были с дощечками-распорками внутри, чтобы спины и стенки животов хорошенько провялились. Лещи расточали душноватый, чуть с тухлинкой запах вяленой рыбы и тихо звенели, когда девочка, проходя к свету, нечаянно задевала за них головой.
На печной выступ она поставила зеркальце и, не раздумывая перед ним, попыталась иголкой проколоть мочку уха. От боли Галя не закричала — сдержалась. Сквозь слёзы, что сами собой вспухли на глазах, она увидела в зеркальце, как по уху и по щеке толсто ползёт кровь.
— Что же я наделала-то! — ругала себя Галя. — До выпускного вечера ещё далеко. А я ни с кем не посоветовалась и заторопилась.