Из-за поворота реки справа по борту выплыл трёхпалубный теплоход, как белый город, в котором Галя никогда не была, и девочка засмотрелась на него.
А потом спохватилась: створов не видно! Куда теперь плыть-то?
Теплоход загудел вопрошающе: «Как будем расходиться-яя-яяя?»
Галя схватила флаг, развернула его и с правого борта над ревущей водой трижды взмахнула красным полотнищем.
Это значило: «Обхожу вас правым бортом».
В ответ с теплохода девочке также трижды махнули красным флагом: «Сигнал принят».
А дальше-то что?
Теплоход приближался с непостижимой быстротой. Лицо Гали покрылось каплями пота. Чтобы избежать столкновения, она изо всех сил крутила влево штурвальное колесо. Оно сразу стало тяжёлым и не поддавалось. Галя наваливалась на него лёгоньким телом и уговаривала:
— Ну, миленькое! Ну, пожалуйста! Ещё разик!.. И штурвал, слава богу, пошёл, закрутился, завертелся. Штурвал-то вертелся, а катер, не колыхнувшись, по-прежнему плыл прямо на теплоход.
Быть беде!
От страха Галя закрыла глаза. Когда она их открыла, катер с баржой «под ручку» сами собой поворачивались налево и перегородили всю Каму.
Теплоход замедлил скорость и отчаянно загудел: у-уу-ууу! У-уу-ууу!..
«Ух! Уух! — ответила ему эхом Котловская шишка. — Ууух!..»
Камский бас, как гром из облаков, пророкотал в мегафон с теплохода:
— Капитан «Ориона»! Что с вами?
И стало тихо-тихо.
Быстро-быстро (откуда силы взялись?) Галя крутила вправо штурвальное колесо, чтобы освободить дорогу теплоходу. Опять катер «Орион» не обратил на её усилия никакого внимания и задумчиво плыл поперёк Камы. После заминки, когда девочка бросила штурвал, катер и баржа с неожиданным проворством развернулись направо.
И опять перегородили всю Каму.
В рубку вбежал отец, положил руки свои поверх рук дочери, плавно повернул штурвальное колесо, и катер выровнялся и покорно пошёл на створы.
— Вот и всё, — сказал отец. — А вы ревели.
Когда теплоход проплывал мимо, оттуда в мегафон опять пророкотал знакомый камский бас:
— Закусывать надо!
— «Закусывать надо», — обиделся отец. — У кого что болит, тот про то и говорит. Мы на корабле вообще не пьём. Да и на суше не балуемся.
Тяжёлые замасленные руки отца лежали на руках Гали, и она слышала, как в нём стучит сердце, так же часто, как у неё самой.
Ей стало жалко отца, и, жалеючи, она попросила:
— Ты не расстраивайся.
— Разве я расстроился?
— Есть маленько.
— Почему?
— У тебя сердце сильно стучит.
— Слышно?
— Слышно.
— Услышала! Чуткая…
Он рассмеялся, поцеловал дочь в темечко и похвалил:
— Какие у тебя волосы хорошие! Как шёлк.
— Я их дождевой водой с ромашкой мою.
— Мне бы хоть раз вымыла.
— Вымою.
— А я не я буду, если из тебя моряка не сделаю! Корабль, как по струнке, поведёшь. Дно с закрытыми глазами будешь чуять. До одного фута под килем!
— Что ты?..
— Не сразу, конечно. Со временем. Мой помощник со шкипером в город уехали. Вот нам с тобой и приходится за них отдуваться. — И велел отец-капитан: — Доченька, сходи узнай, как там настроение у пассажиров. Шибко они перепугались или нет? Заодно и овец проведай. Присмотри за ними. Давай уж моряцкую лямку тяни до конца.
— Буду.
Галя вышла на палубу, где в окружении женщин бабушка Матрёна держала на коленях мальчика лет шести и приговаривала:
— Ласкун какой! Зубы у меня проверят. У меня своих четыре зуба. Эти — железны.
— Они лучше-ее, — тянул малыш. — Они блестят.
— Чем они лучше-то? — спрашивала бабушка Матрёна. — Не болят только что. А так в грозу боюсь: какую-нибудь молнию да притянут. Прямо в рот залетит.
Женщины смеялись, а малыш, радуясь такой бабушке-говорунье, трогал её за уши и за волосы.
— Ласкун какой! За волосы меня дёргат, — докладывала обществу бабушка Матрёна. — Не верит, что у меня свои волосы. Думает: парик. Я говорю: «Дёрни сильней! Ну, подёргай за концы! Только не с корнями…» Дёргат.
Все смеялись, а бабушка Матрёна воодушевлялась:
— Я такого-то внучка взяла бы! Ох, я бы тебя и любила-аа! А я слыхала: в Челнах родная бабушка отказалась водиться…
Женщины ахали, осудительно качали головами.
А бабушка Матрёна рассказывала:
— У меня крыса жила. Микки звать. Так-то она ничего. Но везде лазит. По постели. По столу. Я подумала: «Надо бы её кому-нибудь отдать». Вышла на улицу и спрашиваю:
«Ребятишки! Вам надо крысу?»
«Ой, баушка, как ещё надо-то!»
«Вот берите. Она ничего худого не сделает. Но шустрая! Лазит везде».