— Да, Анна. Папа, — она потянула его за рукав, увлекая на диван. — Пап, ну ты что, всё ещё злишься на нее? Сердишься? Не можешь простить ей то, что она сделала?
В груди Павла что-то болезненно сжалось, скрутилось в тугой узел, он почувствовал, что краснеет. Неужели Ника о чём-то догадалась? О чём-то таком, что ещё неясно и для него самого. Он поднёс руку к лицу, потёр щёку, словно, она чесалась, а на самом деле для того, чтобы скрыть дурацкий, невесть откуда взявшийся юношеский румянец.
— Она вчера спрашивала о тебе. Сказала, чтобы я за тобой следила, а за тобой фиг уследишь, — Ника проговорила эти слова в какой-то озабоченности, словно это она, а не он, была теперь взрослой, и это на ней лежал весь груз забот.
— Чтоб налево не бегал? — снова попытался пошутить он, всё ещё не отрывая ладони от лица.
— Чтоб работал поменьше! Как же с вами трудно!
— С вами?
— С вами, мужиками, — Ника отвернулась и засопела.
Павел притянул её к себе, свою маленькую доченьку, которая как-то вдруг — он даже и не заметил — превратилась в маленькую женщину, и уткнулся лицом в кудрявую макушку.
— Ну так уж и трудно, — пробормотал едва слышно.
Ника тихонько заворочалась, освобождаясь из его объятий, подняла голову.
— Папа, Анна как-то сказала, — Ника немного замялась, подбирая слова. — Давно уже, ещё когда я в первый раз к ней сбежала, что вы дружили в детстве. А ты никогда не рассказывал. Дружили, да?
— Дружили.
— Сильно-сильно?
Павел улыбнулся.
— Сильнее не бывает, рыжик.
Мягкий силиконовый шарик просвистел у неё над ухом, а следующий, выпущенный из тонкой трубочки вслед за первым, попал прямо в шею. Пашка заметил, как она слегка дёрнулась, схватилась за шею рукой, но не обернулась. Только густо-густо покраснела — он видел краешек её зардевшейся щеки. За спиной у Пашки засмеялись. Он обернулся. Коновалов, пригнувшись почти к самой парте, заправлял свою пластмассовую трубочку новой партией шариков.
Это была совсем недавно появившаяся игра. Кто-то из мальчишек обнаружил, что некоторые маты в спортзале набиты мягкими силиконовыми шариками, и если слегка разрезать какой-нибудь, то можно набрать оттуда этих шариков, сколько душе угодно. Первый же разрезанный мат очень быстро схуднул, никто не хотел упускать такую добычу. Шарики перекочевали из ополовиненного мата в карманы учеников четвёртого класса, причём девочки не уступали мальчикам. Пашка тоже, глядя на всех, сунул горсть мягких белых шариков в карман штанов. Что со всем этим добром делать, поначалу никто не знал, шарики были слишком лёгкими, чтобы кататься, разлетались в разные стороны при малейшем дуновении и в целом были ни на что не годными. Скорее всего, они бы подрастеряли или выкинули их, не найдя новой игрушке достойного применения, если бы Коновалов не обнаружил, что ими можно здорово стрелять из трубочек. Шарик предварительно требовалось смочить водой, чтобы он разбух и отяжелел, и тогда при нормально развитых лёгких, подув с одного конца трубочки, шарик можно было послать точно в цель. Стреляли все, Пашка тоже стрелял, в основном на переменах, но бойкий Коновалов умудрялся найти себе жертву и на уроке. Сейчас он выбрал для обстрела Аню Бергман, высокую, худенькую девочку, молчаливую и немного странную. Пашка вспомнил — она была единственной, кто стоял в стороне, когда они всем классом уничтожали спортивный мат.
Коновалов выпустил на этот раз целую очередь шариков, высший шик, так получалось не у многих. Часть шариков до цели не долетело — упали и раскатились по полу, но некоторые ударили девочку в затылок. Она опустила голову, и Пашке со своего места показалось, что она вот-вот заплачет.
Сзади захихикал сидевший рядом с Коноваловым Петренко.
— Конь, давай ещё.
— Счас, — зашептал Коновалов, ничуть не обидевшись на «Коня».
Пашка обернулся.
— А по шее? — прошипел он.
— Че, втюрился что ли? — Коновалов презрительно скривился, но под взглядом Пашки трубочку убрал. Знал, что, если что, Савельев действительно накостыляет.
Нет, Пашка вовсе не втюрился, выражаясь словами дурака Коновалова. Аню Бергман до этого времени он практически не замечал, но ему вдруг стало её жалко. Уж больно потерянной она выглядела. Да и выходка Коновалова показалась Пашке совсем уж несправедливой и обидной. И потом, получить силиконовым шариком по шее и затылку было довольно-таки больно.