— Это ты? — улыбка на её лице погасла, а большой рот скривился, расползся в гримасе презрения и разочарования. Она явно ждала не его, и её улыбка предназначалась другому, и Сашка догадывался, кому.
Ника загородила ему вход, словно не желая, чтобы он проходил. На её лице проступили неровные красные пятна, как всегда, когда она нервничала, и она сказала быстро и зло:
— Что ты здесь делаешь? Чего припёрся?
Сашка опешил. Непонятно, чего он ждал. Что его примут здесь с распростёртыми объятиями? Что за нелепая уверенность?
— Ника, здравствуй, — он неловко поздоровался, пытаясь собрать воедино рассыпавшиеся слова, которые он заготовил, пока шёл сюда.
— Что тебе надо? Какого чёрта? Ты дверью что ли ошибся?
— Ника, я…
— Адрес забыл, да? — она презрительно сощурилась. — Своей новой подружки. Хочешь, подскажу? Уж, извини, отвести туда сама не смогу, но расскажу, как добраться. Прямо подробно распишу, чтобы ты больше не заплутал опять ненароком.
— Ну зачем ты так? — сказал он и тут же прикусил язык. Этого говорить, явно, не стоило, потому что Ника тут же взвилась.
— Что так? Ну? Что, мне надо было обрадоваться, на шею, может, скажешь, ещё броситься тебе от превеликой радости. Наконец-то Сашенька пришёл, почтил меня своим присутствием. Да ты вообще никто! Пустое место! Давай проваливай к своей новой подружке, вы друг друга стоите.
Сашка стоял, как оплёванный. Всё, что Ника сейчас говорила, вернее, выкрикивала ему в лицо, было справедливо. И он это заслужил. И тем не менее, именно такого он от неё не ожидал. Сашка покраснел, но всё равно попытался прорваться через поток её злых и обидных слов.
— Мне нужно поговорить с тобой…
— А мне не нужно. Мне вообще от тебя ничего не нужно. Думаешь, я тебя любила что ли? Да? Так ты думаешь?
— Ника, я…
— Да ты мне никогда и не нравился по-настоящему. Можешь считать наши с тобой отношения актом доброй воли с моей стороны. Очень доброй воли.
Она деланно расхохоталась, глядя Сашке прямо в лицо. Он понимал, она просто мстит ему за то унижение, что испытала, пытается сделать больно, и у неё получается.
— Прости меня, пожалуйста, — пробормотал он.
— Покаяться что ли пришёл? Напрасно. Мне твоё раскаяние не нужно. Иди кайся в другое место. А ещё лучше, — она криво усмехнулась. — Делом докажи, что ты не последний мудак.
— Каким ещё делом? — он вконец растерялся.
— А я почём знаю каким. Вон иди сплавай на заброшку, поднимись на самый верх и сбросься вниз головой, чтоб наверняка.
— Ника, ты так меня ненавидишь, что вот даже так…
— Да как так? — зло выкрикнула она. — Как так? Ты что не знаешь, какие дела можно делать, кроме как доносить на всех? Что, у нас в Башне дел мало? Сейчас все, и старшеклассники, и студенты, волонтёрами записываются к Анне в хоспис. Там работы невпроворот, там сейчас ремонт… а ты! Я что-то тебя в списках записавшихся не видела…
— Ника, ну если ты хочешь, я запишусь…
— Ничего я от тебя не хочу, — она потянулась к двери, давая понять, что разговор окончен, и он понял, что она сейчас просто захлопнет дверь перед его носом, а он даже не успел сказать то, зачем сюда пришёл.
— Ника, погоди, — он схватил её за руку.
— Руку моей дочери отпустил.
Сашка не заметил, как из-за Никиной спины вырос Савельев. Он смотрел на Сашку ровным, словно бы начисто лишённым каких-либо эмоций взглядом, и только по ходившим желвакам на его резких скулах угадывалось, что он в бешенстве. Савельев сделал шаг навстречу и тихим, звенящим от ярости голосом сказал:
— Вон пошёл отсюда, гадёныш.
Глава 7
Глава 7. Павел
Руфимов спал, уронив голову на стол, спал настолько крепко, что даже не проснулся на звук открываемой двери. Впрочем, Павел старался не шуметь. Он знал, что Марат у себя, и знал, что тот наверняка спит, похоже, у него уже вошло в привычку — засыпать на рабочем месте.
Павел тихонько пододвинул к себе кресло и сел, по-прежнему не отрывая глаз от Марата, от копны его иссиня-чёрных волос. Кресло негромко скрипнуло, проседая под массивной фигурой Павла, но Марат даже не пошевелился. Руфимов вообще на сон никогда особо не жаловался (Павел ещё в юности удивлялся, что спать его друг может хоть стоя), а сейчас, когда из-за свалившейся на него груды забот, Марат, казалось, дошёл до крайней степени усталости и физического истощения, ему ничего не стоило вырубиться вот так, прямо за рабочим столом, и, если б не будили, он готов был спать хоть целые сутки. Но будить было надо. Павел вздохнул.