— Пойти что ли в сестринскую, вздремнуть. Чтоб не мешать светлому зарождающемуся чувству… Или, — он покосился на Сашку. — Идите сами туда. Там диван, всяко удобнее…
— Может, хватит пошлить, а? — перебил его Сашка.
— Тебе чего-то не нравится, чистюля? — Кир сощурил глаза.
— Не нравится…
— Саша, — дёрнула его за рукав Катя. — Ну чего вы опять сцепились? Кир, ну понятно, чего, он с Никой поругался…
— Как поругался? — Сашка не смог скрыть своего удивления.
— Обычно поругался. Но тебя это не касается, — Кир отвернулся и высокомерно задрал кверху подбородок. — А впрочем… — он опять посмотрел на Сашку. — Впрочем, можешь теперь спокойно подкатывать к Нике — путь свободен. Не мешаю.
— Я не собираюсь к ней подкатывать, я тебе уже говорил. Погоди, — Сашка чуть подался вперёд. — Ты сказал Нике про Литвинова, да? Вы из-за этого поругались?
— Тебя не касается!
— Из-за этого, — подтвердила Катя.
— Ну ты дурак…
— За языком следи! — Кир вскочил на ноги. — Ещё врезать, да?
— Ну врежь, — Сашка тоже поднялся, встал вровень с Киром. Встретился с его потемневшими от гнева глазами. — Ну давай, врежь!
— Ребята, ну перестаньте! — почти взмолилась Катя.
Шорохов запыхтел, но отступил. Засунул руки в карманы, словно, это могло удержать его от того, чтобы не засадить Сашке между глаз.
— Ника целиком и полностью на стороне своего папочки. Такая же как он. Так что пусть катится ко всем чертям, очень она мне нужна, можно подумать.
— Я же тебе говорил, не надо ей говорить. Понятно, что она на стороне своего отца. Но может … — Сашка замялся, подыскивая слова. — Может, вы ещё и помиритесь.
— Поздно, — Кир зло усмехнулся. — У неё теперь другой.
— В смысле другой? Какой другой?
— А я знаю? Хмырь какой-то из ваших, верхних.
Как Кирилл Шорохов не старался скрыть, а всё равно в его словах за звенящей злостью слышалась боль. Она выпячивалась, лезла наружу, выплёскивалась вместе с грубыми и насмешливыми словами.
— Короче, пошёл я, — Кир обвёл их прищуренным взглядом. — В сестринскую. А вы тут развлекайтесь.
Сашка растерянно смотрел Киру вслед. Катя, поднявшись и обойдя стол, тихонько встала рядом, дотронулась до плеча.
— Он расстроен. Уже несколько дней. Потому и грубит.
Она провела ладонью по его руке. И эта неловкая ласка заставила Сашку вздрогнуть. Он повернулся, уже понимая, зная, что он сейчас сделает. И Катя тоже поняла. Подняла голову, потянулась ему навстречу, и Сашка, ещё не коснувшись её сухих потрескавшихся губ, но уже чувствуя их близость и сладость, вдруг отчётливо осознал, что ничего он Кате не скажет. Ни про подслушанный разговор о покушении в гостиной Рябининых, ни о той роли, которую его вынуждают играть те, кто сильнее, ни о своей никчёмности. Он просто хотел был сейчас с этой девочкой, простой, бесхитростной, а всё остальное… всё остальное подождёт.
Они целовались в пустом и полутёмном больничном коридоре и не слышали, как Кирилл Шорохов вернулся из сестринской за забытой на столе книгой.
Кир остановился и уставился на Сашку с Катей. Эти двое были счастливы, вне всякого сомнения. А он… В носу противно защипало. Кирилл повернулся, и, стараясь не шуметь, отправился назад в сестринскую.
Глава 15
Глава 15. Ника
— Да, погоди ты! Стёпка, чёрт! Ну хватит уже!
Ника, громко хохоча, ворвалась в гостиную и со всего размаху плюхнулась на диван. Запрокинула красное от смеха лицо. Стёпка Васнецов приземлился рядом, закинул руку ей за плечи, мягко привлёк к себе. Ника обернулась. В Стёпкиных тёмно-серых, с лёгкой зеленцой глазах, оказавшихся вдруг совершенно рядом, плясали лукавые смешинки. Он не делал попыток притянуть её ближе, но и не отпускал — ждал, когда она сама решится. Смешливость постепенно таяла, выцветала, Стёпкино лицо стало серьёзным и совсем взрослым. И Ника испугалась.
— Не сейчас, — она отстранилась, аккуратно сняла его руку со своего плеча и, совершенно стушевавшись, пробормотала едва слышно. — Не торопи меня, пожалуйста.
Со Стёпкой Васнецовым всё закрутилось совершенно неожиданно. Прямо в тот день, когда Ника вдрызг разругалась с Киром.
Тогда Кирилл, конечно, превзошёл сам себя. Его грубая и совершенно детская выходка, это его «а иди ты, Ника, к чёрту», которое он бросил ей в лицо, поглощённый своими переживаниями и не думая о её чувствах, ударили с размаху, больно, как резкая хлёсткая пощечина. Злая обида, затопившая её, хлынула наружу вместе со словами, невольно сорвавшимися с губ, прямо ему в спину: