И всё-таки Савельев поторопился…
Антон слушал Полынина внимательно, и с каждым словом в его душе оживала надежда, что у него опять всё получится. Как получалось уже десятки, сотни раз до этого. У него ещё не было чёткого понимания, как, но он уже нащупал хвост этой ниточки и теперь хладнокровно тянул и тянул, распутывая и этот, казалось, нераспутываемый узел.
— Так, значит, у нас в Башне есть АЭС? — Кравец прищёлкнул языком.
— Да. Резерв, я же говорю. На нулевом уровне.
Вадик Полынин сидел в кресле напротив, чуть сгорбившись и не зная, куда девать руки. Он то клал их себе на колени, то судорожно сжимал в замок, и эти дёрганные, нервные движения выдавали его страх и неуверенность. Антон видел, что Полынин сам уже не рад, что пришёл сюда, и потому старался не спугнуть, мягко и деликатно подбирая слова.
Новость, которую принёс бывший начальник энергетического комплекса, была из разряда неожиданных и приятных подарков, а конфиденциальность придавала ей дополнительный вес — Антон любил владеть информацией, доступной избранным. Тайна в умелых руках — мощное оружие.
— Об этом резерве знают совсем немногие и только те, кто работают в энергетическом комплексе и в секторе систем жизнеобеспечения. И то далеко не все. Так было заложено ещё проектом Башни. АЭС — неприкосновенный резерв, который вводится в действие в двух случаях. Первый — при угрозе остановки обеих волновых электростанций, а второй — при опускании уровня воды ниже установленной отметки.
Полынин оттарабанил эти слова, так, словно, они были заучены наизусть (а может они и были заучены), и замолчал, облизал языком пересохшие от волнения губы. Кравец аккуратно подтолкнул к креслу, в котором сидел Полынин, небольшой сервировочный столик на колёсиках. Стоявшие на столике тонкие высокие бокалы с водой тихонько звякнули.
— Так что, есть угроза остановки Южной станции или это всё-таки второй случай? — Антон с интересом посмотрел на своего собеседника.
Полынин не ответил. Он пил воду, жадно, не отрываясь. На плохо выбритом подбородке (видимо, в последнее время дела у Вадима шли не больно хорошо, раз он так себя запустил) повисла мутноватая капелька — то ли воды, то ли слюны.
— Второй, — Полынин наконец отставил в сторону пустой бокал и с беспокойством посмотрел на Кравца. — Уровень воды понижается, я сам видел сводки. Собственными глазами. Савельев никому не говорит, но я-то знаю, он уже командировал Руфимова вниз вместе с бригадой специалистов. Для расконсервации и запуска АЭС. Антон, ты ведь понимаешь, я не должен всего этого тебе говорить. Мы все, кому эту информацию необходимо знать по долгу службы, подписывали соглашение о неразглашении, и если узнают, что я тебе это сказал, то…
Полынин устремил на Антона взгляд, в котором отражались страх и мольба. Он ждал ответа, но Кравец молчал.
Наказание за раскрытие этой тайны было нешуточным, и Антону не нужно было объяснять, что ждёт Полынина в случае выяснения, кто стал причиной слива информации, и всё-таки трусливый Вадик Полынин пришёл к нему, а, значит, то, что Вадик хотел взамен, было сильнее страха. А хотеть Полынин мог только одного — возвращения на Олимп, с которого его несправедливо согнали.
— А если АЭС не будет запущена?
Кравец не спешил подходить к тому вопросу, который тревожил Вадика больше всего, и ради которого он, собственно, здесь и появился, рискуя своей никчемной шкурой. Вадик подождёт, ожидание помогает доходить до нужной кондиции, это Кравец знал по своему опыту.
— Так что произойдёт, если АЭС не будет запущена? — повторил Антон свой вопрос.
— Тогда, — голос Полынина опять дрогнул. — После того, как уровень воды опустится ниже критической отметки, волновая электростанция перестанет работать. Не сразу, конечно. Какое-то время всё ещё будет функционировать, но по мере снижения уровня мы однажды так или иначе придём к тому, что станция работать не сможет. Проектом Башни заложен запас в несколько месяцев, достаточный для ввода АЭС в опытно-промышленную эксплуатацию. Но для этого нужно, чтобы все работы, которые сейчас запускают Савельев с Руфимовым, были выполнены в срок. В противном случае мы останемся без энергии. Ну а дальше, наверно, не нужно объяснять, и так всё понятно — Башня будет обесточена. Производство встанет, очистные сооружения и водоопреснительные установки… всё встанет! Это… это конец… смерть…
В круглых глазах Полынина заколыхался ужас.
— Ну то есть дело-то хорошее? То, что АЭС запустят? И что уровень воды снижается. Наконец-то выйдем всем народом на твёрдую сушу, — Кравец прищурился. — Отчего же Павел Григорьевич продолжает держать это в тайне? Чего он боится? Самое время объявить народу благую весть. Или я не прав?
Полынин поднёс руку к лицу и медленно потёр щеку. В его глазах мелькнуло сомнение, которое не укрылось от Антона. Вадик замолчал, что-то обдумывая. Кравец не торопил его.
— Дело это, конечно, хорошее, — тихо произнёс наконец Полынин. — Но опасное. Никто же из нас ни разу в жизни не запускал АЭС. Теоретические знания у того же Руфимова или Савельева есть, но теория и практика — две разные вещи. То, что сейчас делает бригада внизу — это небывалый риск. Сейчас вероятнее всего они проводят испытания и ревизию оборудования, но очень скоро Руфимов начнёт физический пуск. Это сложный процесс, Антон, и там всё должно быть чётко соблюдено, все этапы. Если коротко и без технических подробностей, это запуск ядерного реактора, загрузка свежего топлива. Понимаешь, о чём я? Решение о таком опасном мероприятии даже Савельев не вправе принимать в одиночку. Это должен решать Совет. Но Савельев боится, что обсуждения Совета только затянут дело, и тогда время, нужное для расконсервации АЭС, будет потеряно. Поэтому он рискует… Рискует всеми нами…
— Иными словами, мы все сейчас сидим на пороховой бочке?
— Да ещё на какой.
Кравец не то, чтобы не боялся, что всё это может в любой момент рвануть, и обломки взлетевшей на воздух Башни станут их общим саркофагом, нет, он боялся, конечно. Но это был скорее разумный страх, не переходящий в панику. Есть вещи, на которые он повлиять не может, и их остается только принять и попытаться извлечь для себя хоть какую-то выгоду. А выгода как раз и сидела напротив — Вадик Полынин, бледный, как сама смерть.
Они наконец-то перешли к тому, за чем, собственно, Полынин и появился здесь. Он раскрыл перед Кравцом карты, справедливо полагая, что тому есть что предложить взамен.
— Вот что, Вадим, — Кравец задумчиво почесал подбородок. — Я тоже считаю, что Савельев с тобой обошёлся несправедливо, но…
Он замолчал и отвернулся в сторону, облокотившись одной рукой о подлокотник кресла. Краем глаза Антон видел, что эта неожиданная пауза заставила Полынина ещё больше занервничать — он заёрзал на своем месте, и его руки снова пришли в движение. Эта дёрганность забавляла и вместе с тем раздражала.
— …но я ведь ничего тут не могу сделать, — Антон посмотрел на Полынина, поймал его бегающий взгляд. — Кто я и кто Савельев? И ты вообще в курсе, что подо мной самим кресло трещит, вот-вот развалится. К тому же я бы и в добрые времена против Павла Григорьевича не пошёл, а теперь и тем более, так что извини, — Антон развёл руками. — Ничего не могу поделать. Извини.
Кравец поднялся, как бы давая понять, что разговор окончен. Вадик Полынин смотрел на него удивлённо и обескуражено. «Как же так? — казалось, говорил его взгляд. — Я же тебе такое рассказал, а ты… я думал…». Он хотел подняться, но Антон остановил его жестом, и Вадик остался сидеть, судорожно вжавшись всем телом в кресло, подтянув ноги, неестественно сгорбившись и вытянув вперёд тощую шею с выступающим кадыком. Антон обошёл Полынина, встал сзади, наклонившись и почти навалившись грудью на спинку кресла. Заговорил тихо, но отчетливо:
— Савельев многим поперёк горла. Внизу люди проявляют недовольство, но открыто выступать боятся. Савельев по всем этажам военных рассовал, охрана и та теперь не под административным управлением, а под военными — считай, Савельевым лично. Ну да что я тебе говорю, ты и сам знаешь.