— Борис Андреевич не такой, — подала голос Катя. — Анна Константиновна не стала бы помогать такому чудовищу, как ты его описал.
— Много ты знаешь! — огрызнулся Кир. — Ещё непонятно, что там у них за дела были у всех…, влезем во всё это, мало никому не покажется…
— У нас нет другого выхода, — медленно проговорил Сашка. — Просто нет…
***
Литвинов размашисто шагал из угла в угол, заложив руки за спину. Время от времени он останавливался, словно хотел переспросить или уточнить что-то, и Катя замолкала, вопросительно вскидывала брови, но Литвинов лишь нетерпеливо махал рукой, призывая говорить дальше, и опять продолжал свой бег по кругу. Видимо, это помогало ему сосредоточится, а, может, он просто не умел сидеть на месте.
Ещё не доходя до больницы, они условились, что говорить будет Катя. Ну как условились? Кир был по-прежнему против и уступил Сашкиному напору только лишь потому, что действительно другого выхода у них не было. Они, а точнее Сашка (Кир только изредка вставлял кое-какие фразы) торопливо, но стараясь ничего не упустить, рассказали Кате всё, чему они стали свидетелями. Катя Сашку не прерывала и лишь иногда судорожно сжимала его ладонь — Сашка так и не смог выпустить её руки, пока они поднимались по лестнице, — и этот жест с головой выдавал Катино волнение.
— Та-а-ак, — протянул Литвинов, когда Катя наконец закончила свой рассказ, и обвел их взглядом. В жёстких глазах промелькнуло что-то, похожее на недоверие, но тут же скрылось. Борис Андреевич не принадлежал к числу тех людей, лица которых читались как открытая книга.
Всё-таки, и тут Кир был прав, это был хищник. Большой, матёрый, чувствующий опасность, берущий след добычи и пьянеющий от запаха крови. Они для него всего лишь сопливые щенки, и даже то, что зверь волей судьбы оказался в клетке, ничего, по сути, не меняло. При желании Литвинов мог прихлопнуть их одной левой.
Сашка снова почувствовал, как страх тонкой удавкой сдавил шею, и инстинктивно отступил в тень. Он и так старался не попадаться Литвинову на глаза, испытывая не только страх, но и стыд. Отчего-то предательски ожили воспоминания из его прежней жизни, когда Сашка, зажатый в угол (или ему казалось тогда, что он зажат в угол), с готовностью строчил доносы на того, кто в эту самую минуту лежал без сознания тремя десятками этажей ниже, и который был не то врагом, не то заклятым другом человека, кто сейчас молча и невозмутимо взирал на них троих, просчитывая в уме что-то своё.
Почему-то Сашке казалось, что Литвинов поверит им сразу, подорвётся, побежит, возьмёт всё в свои руки, но Борис Андреевич не спешил. Даже то, что он услышал всё от Кати, которую знал, поскольку Анна Константиновна вынуждена была ввести Катю в курс дела, мало что поменяло. Наоборот, он отошёл, присел на край кровати, посмотрел внимательно на Катю.
— Ты тоже там была? На станции?
— Нет. Меня там не было. Ребята всё рассказали.
— Ребята, — насмешливо отозвался Литвинов. — Ну и что же тогда эти ребята молчат, как воды в рот набрали, а?
Сашка сжался, неожиданно поняв, что отсидеться не удастся и придётся говорить. Выступить из тени, встать перед Борисом Андреевичем, вытянувшись в полный рост. Узнает ли он в Сашке того, с кем ему организовывали очную ставку на военном этаже, в помещение без окон, с давящими стенами, которые видали и слыхали всякое? Сашке стало не по себе, он даже зажмурился, но тут же распахнул глаза, шагнул, но его неожиданно заслонил Кир. Не специально, конечно, просто выступил вперёд, небрежно и слегка развязно, засунув руки в карманы брюк, словно он стоял не в бывшей палате больнице, а на каком-то пятачке, где пацаны забили стрелку для разборок.
— Чего это молчим? Можем и сами рассказать, — для полноты картины Киру ещё стоило бы сплюнуть сквозь зубы, уронив плевок к ногам Литвинова.
Тот, видимо, тоже это понял, потому что уголки его губ слегка приподнялись в холодной улыбке.
— Но базарить, только время терять.
— Иногда стоит и… — Литвинов чуть запнулся. — Побазарить. Чтобы понять, что к чему.
— А чего тут понимать? Вам уже всё сказали. В Павла Григорьевича стреляли, и мы точно знаем кто. По фамилиям что ли назвать?
— Эти фамилии меня сейчас не интересуют. Ты лучше другое скажи. Откуда ты знаешь, что это был Павел?
— Да уж знаю, — в голосе Кира зазвенела ярость. Чувствовалось, что ему с трудом удаётся сдерживать себя.
— Интересно, откуда, — Борис прищурил глаза и уставился на Кира. — Ты вообще, парень, кто такой? И что ты за птица, что знаешь в лицо самого Главу Совета? Как вы вообще тут оказались, вы двое?
Литвинов говорил спокойно, даже насмешливо. Но что-то в его тоне заставило Сашку напрячься. Вот сейчас он начнёт всё выяснять, этот сильный, властный мужик, и тогда уж точно поймёт, вспомнит, кто стоит перед ним. Жалкий доносчик, тот самый слизняк, который с трясущимися поджилками сидел на той очной ставке и врал, тем самым закапывая Литвинова ещё глубже. Сашка опять вспомнил выражение брезгливой скуки на красивом лице Литвинова, тогда, у следователей. И испугался. Испугался, что сейчас это увидит и Катя, и тогда…
— Борис Андреевич, это Саша, мой парень.
Сашка был так поглощён своими переживаниями, что не сразу понял, что сказала Катя, а когда до него дошло, сердце ухнуло и тут же взлетело, забилось весенней птицей. «Мой парень»!
— А это его друг, — продолжила Катя. — Он тоже тут медбратом работает, в больнице. Кирилл Шорохов.
Литвинов бросил быстрый взгляд на девушку. И тут же перевёл глаза на Кирилла. На его лице что-то мелькнуло, любопытство, удивление, Сашка не успел понять.
— Что, тот самый Кирилл?
— Тот самый! — Кир вызывающе вскинул подбородок. — Чего, всё ещё считаете, что мы тут вам втираем, да?
— М-да, — снова протянул Литвинов, с интересом окидывая Кира с головы до ног. — И как Паша только доверил тебе свою девочку? Чудеса прямо.
Кир вскинулся, но Литвинов вдруг резко поднялся, сделал предупреждающий жест рукой.
— Не дури, парень. Вот голова горячая, — он усмехнулся и тут же напрягся, взгляд стал непроницаемым и холодным. Литвинов явно принял решение. — Так где Павел?
— Внизу, на двадцатом. Вам же уже сказали!
— Значит так! — Литвинов повернулся к Кате. — Носилки знаешь где взять?
— Конечно! — встрепенулась та.
— Быстро за ними. А вы двое слушайте сюда. Точно, кроме вашей бестолковой троицы никто не в курсе, что в Павла стреляли?
— Нет, — помотал головой Кир. — Костыль только с Татарином. Так они и…
— Отлично, — перебил его Литвинов. — И вы варежку не разевайте и направо-налево не трещите.
— Да за кого вы нас…
— Вот носилки! — на пороге появилась Катя.
— Пошли! — скомандовал Литвинов.
Глава 28
Глава 28. Кир
Носилки казались невозможно тяжёлыми, почти неподъёмными. Точнее, сначала, первые пять-семь пролётов было ещё ничего, терпимо, но с каждым шагом наверх они словно бы наливались свинцом.
Литвинов шагал впереди. Быстро, размеренно, целеустремленно. В больнице Киру приходилось иногда перетаскивать на носилках пациентов, и он знал, что тому, кто впереди, всегда тяжелее. Тем более при подъёме наверх. Но этот мужик, казалось, был отлит из стали, ни разу не сбился с ритма, не потерял темп, руки не дрогнули.
Они с Сашкой вдвоём шли сзади, каждый вцепившись в свою ручку. Сашка тяжело дышал, его сторона то и дело проседала, носилки немного заваливались, но Поляков упрямо их выравнивал и двигался дальше. За ними семенила Катя. Поначалу она тоже рвалась им помогать, цеплялась за носилки, стремясь разделить с мужчинами их ношу, но она только мешала, и вскоре, видимо, сама это поняла, и пристроилась в конце их процессии.
Ещё пролёт, ещё… Кир чувствовал, как немеют руки, начинают ныть плечи, но он упрямо держался темпа, заданного Литвиновым. Он не мог сдаться. Не мог показать свою слабость. И ещё он чётко знал одно. Как бы он не ненавидел этого опасного, страшного человека, когда-то чуть не пустившего в расход его семью одним своим словом, сейчас Кир понимал — надо его слушаться. Только это поможет им выпутаться из переделки, в которую они попали, и спасти Савельева. Отца Ники.