Через две недели Вари не стало.
— Он — скотина, Егор. Мерзкая, подлая скотина. Но я всё же не предполагал, что он сможет зайти так далеко. Ублюдок, — Мельников выругался незатейливо и неумело, выплюнул слова, не приносящие никакого облегчения, тяжёлые, ничего не выражающие, но к которым человек инстинктивно прибегает всякий раз в попытке хоть чем-то прикрыть своё обнаженное бессилье.
Егору было всё равно. Шок прошёл, уступив место отупению. Он глядел перед собой, смотрел, как Мельников, усталый, похудевший и какой-то потухший, как будто его отключили изнутри, стоит у окна и нервно передёргивает шнур жалюзи, то открывая, то закрывая створки. Непонятно почему, но эти ритмично поворачивающиеся жалюзи успокаивали — вверх-вниз, вверх-вниз, хоть какое-то занятие для мозга, где гулким эхом гуляла пустота.
— Кто вообще мог предположить, что Некрасов отправит всех женщин, которых готовили к кесарево, на эвтаназию. Кто? Да, многие были в курсе и его махинаций, и его лизоблюдства перед начальством, но чтоб так… чтоб до такого… — Мельников с силой дёрнул шнур и наконец оборвал его. Застыл на мгновение, удивлённо посмотрел на пластиковый обрывок в своих руках и в сердцах отбросил его в сторону. Подошёл к своему столу, сел напротив Егора. — И эти упыри, в Совете, когда они наедятся-то досыта, когда им этот закон костью поперёк горла встанет? Сволочи и убийцы. У Савельева план сократить население до полутора миллионов. План у него! Понимаешь? — усталый голос Олега сорвался на крик и тут же потух. — Нам департамент сверху разнарядки спускает. По естественной убыли населения. Естественной, мать её, убыли.
Мельников с силой сжал в кулак лежащие перед ним бумаги, словно пытаясь скомкать, уничтожить все эти ненавистные, ужасающие своей бесчеловечностью приказы, но тонкий пластик, на котором всё это было отпечатано, после того как Олег разжал свою ладонь, принялся лениво и медленно разглаживаться прямо на глазах, принимая прежнюю форму.
— И ты тоже план выполняешь? — равнодушно спросил Егор, даже не удивляясь своему равнодушию. Его теперь ничего не удивляло. Вон Некрасов с триста восемнадцатого план выполнил и, может, даже и перевыполнил, а теперь благодаря его Варе вообще в передовиках ходит, так чего бы и Мельникову так не делать.
Олег нервно дёрнулся, открыл рот, но промолчал. Понял, что горячиться и психовать не время.
— Я, Олег Станиславович, заявление тебе принёс, — тусклым голосом сообщил Егор. — Ухожу я из хирургов. Не могу. Старый, наверно, стал.
Он не кривил душой. Он на самом деле состарился. Вот как не стало Вари, так и состарился. В сорок семь лет. Олег всё понял. Придвинул к себе заявление Ковалькова и размашисто подписал.
— Куда? — спросил.
— На шестьдесят пятый. Участковым врачом.
Егор поднялся и, медленно переставляя ноги, направился к двери. Коснулся рукой блестящей отполированной ручки, которой касался, наверно, тысячи раз, а вот теперь, стало быть, в последний. Замер в каком-то оцепенении, чувствуя взгляд Олега на своей спине. Обернулся.
— Ты тогда говорил про… — Егор замолчал, но Мельников понял, о чём он, и торопливо кивнул. — Так вот, Олег, я… я в деле. Можешь на меня рассчитывать…
***
— Вы? — Егор Саныч замер на пороге, как будто упёрся в невидимую стену.
Литвинов (он сидел рядом с Павлом Григорьевичем боком к двери) обернулся и тут же торопливо встал, делая шаг навстречу доктору. Щуплый и невысокий доктор слегка попятился, чуть было не наткнувшись на стоящую позади него Катю.
— Вы — врач? Участковый врач? — Литвинов, казалось, даже не заметил вскрика Егор Саныча. Он вообще похоже никого и ничего не замечал, озабоченный только одним — ранением своего друга.
— Кирилл, — Егор Саныч обернулся, ища глазами Кира. — Будь добр, потрудись объяснить, что это такое. Куда ты меня привёл? Что здесь делает этот человек? Который к тому же уже с месяц как должен быть мёртв?
Кир замялся, бросил взгляд на нахмурившегося Литвинова, потом снова на доктора. А тот, не дожидаясь его ответа, снова развернулся к Борису Андреевичу.
— Вы что же, считаете, что я вас не узнал? И напрасно! Напрасно так считаете. Вас трудно не узнать, хотя я и видел вас только один раз. Но поверьте, негодяев и подлецов я запоминаю сразу и на всю жизнь!
Егор Саныч говорил яростно, его сухое, морщинистое лицо покраснело, подбородок мелко трясся, а на лбу, видимо, от волнения проступили капельки пота. Невидимая прозрачная стена впереди него исчезла, и теперь доктор наступал на Литвинова, а тот, слегка ошалев от такого напора маленького доктора, сделал шаг назад, и тут же замер на месте, подняв руку ладонью к Егор Санычу.
— У нас тут раненый, — сказал тихо, но твёрдо, и эта фраза заставила доктора замолчать. — Поверьте, я понимаю ваше негодование и даже, — Литвинов едва заметно усмехнулся. — Даже где-то разделяю его. Но речь сейчас не обо мне. Нам нужна помощь. Я понимаю, вы — всего лишь участковый врач, и скорее всего это не в вашей компетенции, но хотя бы осмотрите его. Скажите, он сможет… сможет дотерпеть до утра?
Кир машинально отметил, что голос Литвинова дрогнул, но тут же выправился, и ещё отметил то, что Литвинов не сказал «доживёт до утра», он сказал именно — дотерпит, словно даже не допускал такой мысли, что Павел Григорьевич может умереть.
Егор Саныч молча отодвинул Литвинова — и тот подчинился, пропуская его, — подошёл к Павлу Григорьевичу, наклонился. До Кира вдруг дошло, что доктор только сейчас понял, кто перед ним.
— Кирилл, — хрипло сказал Егор Саныч, не поднимая головы и не смотря в сторону Кира. — Кирилл, почему ты не сказал?
— Я думал… — Кир замялся. — Я думал, вы тогда не пойдёте.
— Я — врач! — неожиданно тонко сказал Егор Саныч. — Я обязан пойти к пациенту, даже если…
Он не договорил, наклонился ещё ниже. Кир не видел, что он там делает.
— Кто накладывал повязку? — по-прежнему не оборачиваясь, бросил Егор Саныч.
— Я, — отозвался Кир.
— Плохо сделал. Но всё равно молодец. Скальпель! Или хотя бы ножницы!
— Вот, — из-за спины Кира подскочила Катя.
Словно по волшебству откуда-то появился поднос с медицинскими инструментами. Кажется, его подал Сашка. Запоздало, вслед за удивлением, пришла мысль, что Катя вероятно всё подготовила, пока ждала их с доктором. Расторопность Кати, когда дело касалось её сестринских обязанностей, всегда поражала Кира. Откуда что и бралось в этой невысокой болтливой девочке, но, когда было нужно, она сосредотачивалась, собиралась, и на хорошеньком круглом лице появлялось решительное выражение, которое стирало всю Катину миловидность, но при этом странным образом ничуть её не портило. Может быть, потому что люди, берущие на себя ответственность в минуты опасности, не могут выглядеть некрасиво.
Всё это вихрем пронеслось в голове Кира, пока он смотрел, как доктор, разрезав и аккуратно сняв самодельную повязку, осматривает, всё больше и больше хмурясь, рану на груди Павла Григорьевича.
— Нужна операция, — наконец обернулся он к Литвинову. — При таком ранении, боюсь, до утра он не доживёт. Где Анна?
— Наверху. Будет только утром.
— Другие врачи? Ах да, сейчас же здесь ремонт. Зовите коменданта ближайшего этажа. Надо организовывать срочную транспортировку… — Егор Саныч принялся перечислять все возможные действия, но тут же осёкся, не столько под тяжёлым взглядом Бориса Андреевича, сколько от внезапно пришедшей догадки. Он зло сощурился и выпалил в лицо Литвинову. — Что, боитесь, да? Что вас здесь обнаружат? Вдруг выяснят, что вам каким-то чудом удалось избежать казни, хотя, конечно, понятно каким, и снова отправят наверх, чтобы на этот раз уже наверняка довершить начатое? Так боитесь, что готовы рисковать даже его жизнью? — Егор Саныч мотнул головой в сторону Савельева.