— Товарищ полковник. Я не могу вас пустить. У меня приказ, — щёки Алёхина зарделись румянцем. — Никто не должен покидать станцию или входить сюда без особого распоряжения. Извините, товарищ полковник.
— Пойдём, капитан, отойдём в сторону на пару минут, — голос Долинина потеплел. Было видно, что эти двое хорошо знакомы и симпатизируют друг другу, несмотря на разницу в звании и в возрасте.
Алёхин бросил быстрый взгляд на Мадянова, потом вздохнул и подошёл к полковнику, они вместе отошли в сторону. Борис стоял ближе всех и мог уловить обрывки их разговора.
— Да не могу я, Владимир Иванович! Никак не могу. Вы же понимаете, — доносился до Литвинова расстроенный голос капитана.
— Погоди, Максим, послушай меня. Раненые там, а у нас врачи, — терпеливо увещевал Долинин.
— Да хоть режьте, Владимир Иванович, не могу. Под трибунал же пойду! Рябинин орал так, что у меня уши заложило. Вы бы сами с ним… пусть он распорядится, и я запущу врачей. Это все, что ли, врачи, все четверо?
Долинин обернулся к Павлу. Тот понял, едва заметно кивнул и сделал шаг вперёд.
— Меня зовут Савельев, Павел Григорьевич. Я — Глава Совета. И я требую, чтобы нас пропустили на станцию, капитан.
Голос Павла прозвучал чётко, все замерли — и солдаты, охранявшие КПП, и военные Долинина, до которых, по-видимому, тоже не донесли всю информацию.
— Кто? — переспросил Алёхин, удивлённо уставившись на Савельева, и в его лице проступило что-то детское.
— Савельев, — повторил Павел.
— Максим, это действительно Савельев, — Долинин положил руку на плечо Алёхина.
— Но Савельев мёртв. Его убили.
— Не убили, капитан, как видите.
Капитан в замешательстве застыл. Потом упрямо тряхнул головой.
— Нет. Откуда мне знать, что вы — Савельев? У вас есть пропуск?
— Максим, это Савельев, — проговорил Долинин, но Алёхин снова покачал головой.
— Извините, Владимир Иванович…
— Ты мне не веришь?
— Если это действительно Савельев, — упёрся Алёхин. — Если это он, то что он тут делает? Почему не наверху? И почему сам не свяжется с Рябининым и не уладит всё через него? А?
— Послушай меня, капитан. Ты отдаёшь себе отчёт, куда именно вы влезли, и что там находится?
— Отдаю теперь. Просветили меня тут… некоторые. Все уши прожужжали и реактором, и атомной электростанцией. Она чем меня только не пугала. Только я не инженер, я — военный. И у меня приказ. Который я не то что нарушить не могу, даже обсуждать — и то права не имею!
— А если тебя просветили, капитан, то, значит, должен понимать, чем это грозит — не тебе или мне, а всей Башне, всем людям, которые тут живут.
На лице капитана отразилась борьба. Он посмотрел на Долинина. Потом перевёл взгляд на Павла. Снова покачал головой.
— Не могу я. Связывайтесь с Рябининым. Если вы действительно — Савельев, то Рябинин должен вас послушать.
Разговор явно заходил в тупик. Этот парень, Алёхин, по-своему был прав, и то, что станцию сейчас держал именно такой человек, а не кто-нибудь типа того же Рябинина, трусливый и безвольный, было в чём-то даже хорошо. Осталось только переубедить его, ведь чёрт его знает, как там всё дальше сложиться, и лучше уж иметь этого молодого капитана в друзьях, чем во врагах. Борис вздохнул и наконец подал голос.
— Капитан, если вы убедитесь, что перед вами именно Глава Совета, вы подчинитесь? — проговорил он, наблюдая за лицом Алёхина.
— Формально, пока Рябинин не вступил в должность, главнокомандующим является Глава Совета, — ответил он.
— Тогда надо найти кого-то на станции, кто может подтвердить личность Павла Григорьевича. Есть такой человек? — вопрос Борис адресовал Павлу.
— Марат может, но он ранен. Есть ещё Васильев, он начальник смены, он зам Руфимова. Мы знакомы. Позвоните ему, капитан. Пусть он поднимется сюда. Его слова и слова полковника Долинина вам будет достаточно?
Алёхин молчал.
— Там раненые, — внезапно из-за спины Бориса показалась Анна. — Там люди, которым нужна помощь. Я — врач. Пропустите хотя бы нас с медсестрой, или вы в своём упрямстве допустите, чтобы люди истекли кровью?
Этот последний аргумент, вовремя выложенный Анной, оказался решающим.