Конечно, верхом глупости было вот так, без подготовки, без предварительного сбора информации соваться сюда, но время поджимало. Чудом воскресший Савельев должен быть засунут обратно в преисподнюю, туда, где ему самое место, и засунут как можно скорее. Любой ценой.
— Так что дальше? — повторил военный.
Выйдя из лифта, четверо бойцов тут же бегло осмотрели близлежащие коридоры и помещения, пока Сергей стоял и удивлённо взирал на разруху и пустоту, и никого не найдя, теперь ждали дальнейших распоряжений.
Ставицкий молчал. Он привык обдумывать каждый свой шаг, взвешивать «за» и «против», и любая необходимость действовать спонтанно, быстро соображая и мгновенно на всё реагируя, выбивала его из колеи. Всё же спонтанность — не его конек, и когда Сергей оказывался в ситуации, которая требовала от него принятия мгновенных решений, он часто ошибался. Вот и сейчас он был вынужден признать, что совершил ошибку. Стоило вызнать побольше, ещё находясь на тридцать четвёртом, когда дочка Савельева приняла его за своего избавителя. Когда она ему ещё доверяла. Тогда. Не сейчас.
Он коротко глянул на Нику и досадливо поморщился. Девчонка висела на руках одного из военных его отряда безвольной куклой. Какое-то время, пока её тащили по тридцать четвёртому до скоростного лифта, и в самом лифте она билась, трепыхалась, пыталась вырваться. А потом у неё словно кончился завод — она поникла и не подавала никаких признаков жизни.
Сейчас задним умом Ставицкий понимал, что надо было чуть схитрить, пообещать этой маленькой, слабовольной дурочке, что отправит того избитого парня в больницу, соврать, конечно (мальчишку, разумеется, прикончили бы, свидетели ему не нужны), но он поторопился. И теперь, как знать, способна ли эта девчонка выдавить из себя хоть что-то полезное?
Сергей подошёл к Нике вплотную, наклонился к её лицу, заглянул в широко открытые глаза, смотревшие прямо перед собой и ничего не видящие. Савельевские глаза. По спине пробежал неприятный холодок — сколько раз он видел их, эти глаза, серые, чуть подёрнутые матовой дымкой, цвета хмурого зимнего неба, сколько раз в детстве заглядывал в них с надеждой, в напрасной попытке отыскать участие, признание и ошибался, всё время ошибался, принимая их фальшивый блеск за чистую монету. Он инстинктивно отшатнулся, словно перед ним стоял Пашка с весёлой улыбкой на круглом веснушчатом лице, протягивающий ему очки: «Ну ты чего, как девчонка. Мы же просто пошутили. На свои очки».
Впрочем, кроме цвета глаз эта девчонка больше ничего от Савельева не унаследовала. Рыжая, некрасивая и к тому же вялая и слабая — пацана на её глазах прихлопнули, и всё, конец света. Нет, папаша её покрепче будет.
— Ника! Ника! — Ставицкий попробовал хоть как-то привести её в чувство. — Послушай меня.
Никакой реакции. Она даже не дрогнула, и серые глаза продолжали всматриваться в пустоту. Ставицкий помахал рукой прямо перед её носом, стараясь привлечь внимание. Она моргнула, на какую-то долю секунды сосредоточилась, сфокусировала на нём взгляд, но тут же, как будто оттолкнув его, снова ушла в себя.
— Ника. Скажи, где прячется твой отец? Мы сейчас его найдём… ты же хочешь к отцу? Скажи нам, где он прячется, — Сергей говорил мягко, пытаясь достучаться до неё. Но Ника продолжала молчать.
Ну что ж, придётся обойтись без помощи девчонки. В конце концов, больница большая, не может же быть, чтобы тут совсем никого не было. Надо найти эту Анну, главврача. А девочку пока лучше оставить в покое, пусть в себя придёт.
— Надо обыскать больницу, — Сергей повернулся к командиру отряда, терпеливо ждущего от него приказа. — Найти кабинет главврача. Главврач тут женщина. Анна. Её надо взять живой.
Военный кивнул, жестами показал своим товарищам, куда идти, и они двинулись вглубь коридоров, по пути осматривая пустующие палаты и служебные комнаты.
Сергей медленно шёл за ними, позади волокли Нику.
Анна. Что за Анна? Девчонка сказала, что она — сестра её матери. Сестра покойной жены Павла, как там её звали? Лида? Лиля? Ставицкий не помнил. Так, смутно всплывало в памяти невыразительное, простенькое лицо, усыпанное веснушками, волосы рыжие — теперь понятно, в кого пошла Савельевская дочурка, кому обязана своей плебейской внешностью. Нет, всё-таки, Павел — дурак. Разбавлять и без того испорченную папашей чистую кровь Андреевых и Ставицких дальше. Ну и что получил? Рыжую, некрасивую девчонку? А ведь мог бы найти кого-то поинтереснее, женщину своей крови, из правильной семьи. Но дурака Савельева всегда тянуло к отбросам.
Красавица тётя Лена, тонкая, изящная, похожая на точёную фарфоровую статуэтку, одну из тех, что украшали бабушкину гостиную, — Елена Прекрасная, так полушутя-полусерьёзно называл её Серёжин отец, — часто жаловалась бабушке, что Павлик водит дружбу с какими-то безродными. Сыном официанта и садовничьей дочкой. Сережа знал, кого имела в виду тётя Лена — эта троица вечно таскалась повсюду вместе. Наглый красивый Борька Литвинов, постоянно издевающийся над Серёжей, и нескладная высокая черноволосая девочка — Аня Бергман. А ведь, кажется, потом именно на сестре этой Бергман и женился Савельев. Неужели она и есть главврач этой больницы? Тогда понятно, почему она прячет своего школьного дружка.