Константин Георгиевич всё ещё вел разговор со своим помощником, кажется, давал ему распоряжения насчёт того, как обеспечить безопасность Ники, дочери Павла. На этом месте Олега что-то кольнуло — Стёпа. Что ему интересно понадобилось в больнице? Неправильно, что он отмахнулся от сына, надо было выслушать, вдруг что-то с Соней. Хотя нет, если бы что-то случилось дома, Соня нашла бы способ с ним связаться. Она — умница, его маленькая Соня. Губы Олега тронула тёплая улыбка, как всегда, когда он думал о жене. Сколько лет назад она вошла в его жизнь, а он всё никак не мог поверить, что эта маленькая женщина — его, что она с ним.
Мысли, описав круг, снова вернулись к Стёпке. Нет наверняка у парня какие-то свои неприятности, ну что ж… его сын уже не мальчик, пусть учится решать свои проблемы сам, пора. Мельников решительно изгнал мысли о семье из головы и вернулся к тому, с чего начал: к воскрешению Савельева, к внезапно возникшей проблеме на станции и, разумеется, к Совету, к совещанию, которое вот-вот начнётся, и на котором им с Константином Георгиевичем никак нельзя сплоховать. Олег стал мысленно перебирать известную информацию, раскладывать всё по полочкам, выбирая самое основное, главное, то, что поможет убедить остальных членов Совета.
Наконец, Величко закончил со Славой и повернулся к Олегу. Взглянул внимательно, словно оценивал, справится ли Мельников, не подведёт.
— Ну что, Олег, — Константин Георгиевич подмигнул. — Как там пелось в какой-то старой песне — это есть наш последний и решительный бой.
Голос у Величко оказался неожиданно приятным и даже неплохо поставленным. Олег невольно улыбнулся, а потом понял, что Константин Георгиевич, почувствовав его напряжение, попытался таким образом немного разрядить обстановку, снизить накал.
— Я сделаю всё, что в моих силах, Константин Георгиевич, — просто сказал он.
— Не сомневаюсь, Олег. Все мы сейчас в одной лодке. И Павел с Борисом — дай-то Бог, чтобы им всё удалось там, внизу. Ну и мы поможем, чем сможем. И вот ещё, — Величко прищурился. — Говорить на Совете буду я. А ты сначала помалкивай. Я бы вообще не хотел, чтобы ты пока афишировал своё участие в этом.
— Но вам же понадобится моя поддержка?
— Обязательно понадобится, Олег. И ты мне её окажешь. Но не сразу. Просто поверь мне, старому интригану. Я этих заседаний перевидал на своём веку — не сосчитать. И было время там не эта шелупонь нынешняя сидела — такие мастодонты лбами сталкивались. Но и сейчас расслабляться не стоит. Сейчас надо всё как по нотам разыграть.
Мельников кивнул, признавая за Величко, этим старым интриганом, как он сам себя назвал, безоговорочное преимущество в данном вопросе.
— В общем, говорить буду я, а ты молчи до поры до времени и наблюдай. Внимательно наблюдай. Смотри за каждым. Кто как отреагирует, мимика, жесты. Сейчас любая мелочь может сыграть.
— Вы думаете, что кроме Ставицкого и Рябинина… — медленно произнёс Олег, внезапно поняв замысел Величко.
— Я почти уверен. У Ставицкого было достаточно времени, чтобы обработать кого-то, вряд ли он ограничился только военным сектором. Наверняка ещё кого-то перетянул на свою сторону. А может, и не одного. И мы обязаны их вычислить, Олег. А потому сейчас ты пойдёшь сразу в зал, а я немного отстану, приду на несколько минут позже. Не стоит сразу все карты раскрывать, ты уж мне поверь.
Мельников кивнул. И одновременно с этим кабинка лифта мягко качнулась и остановилась.
Когда Мельников вошёл в зал, все уже были в сборе и галдели, как потревоженная стая чаек. С его появлением гвалт на мгновение стих, все настороженно уставились на вновь прибывшего, но тут же снова стали говорить, почти все разом.
— Олег Станиславович, может, вы в курсе, что тут у нас происходит? Почему так срочно и спешно? И ещё, что там делают военные? Я что-то не помню, чтобы наши заседания так охраняли, — к нему кинулся Соломон Исаевич Соловейчик, глава логистического сектора. Обычно Соломон Исаевич был печален и задумчив, его большие глаза, похожие на тёмные, спелые сливы, грустно глядели на собеседника, и в них плескалась глубокая скорбь его многострадального древнего народа. Но сейчас Соловейчик вышел из образа страдающего от несовершенства мира еврея. Он был сильно возбуждён и, когда пожимал Мельникову руку, Олег почувствовал нервную дрожь в его длинных пальцах.