— … то есть, пока Павел Григорьевич внизу, — Константин Георгиевич слегка откинулся на спинку кресла — сегодня он занимал место Савельева, да и по праву. — Пока Павел Григорьевич внизу, большинство решений, касающихся текущих дел, будут приниматься, как и раньше, коллегиально, а ответственные, критические вопросы придётся решать…
Константин Георгиевич прервался на полуслове. За дверью зала заседаний, из приёмной, послышался странный шум. Чьи-то голоса, глухой звук, словно уронили стул или ещё какую-то мебель. А потом вдруг раздался выстрел, другой, автоматная очередь.
Анжелика Юрьевна вскрикнула первой, инстинктивно подалась к Богданову, но тот уже вскочил, как будто собирался куда-то бежать, трусливо прикрыв лицо руками. Соломон Исаевич принялся тихо взывать к богу с утроенной силой. Сам Олег подался вперёд, привстал, не сводя глаз с двери.
Перестрелка стихла. Дверь медленно открылась, сначала появились двое военных с автоматами, угрюмо оглядели присутствующих и замерли по обе стороны от проёма. И вслед за ними в зал вошёл Рябинин.
— Что вы себе позволяете, Юрий Алексеевич! — пискнул Богданов, он постарался скрыть свою панику, снова плюхнулся в кресло, но дрожащий голос выдавал его волнение.
Рябинин держался уверенно. Его жесты были спокойными, медленными, он сделал два шага и остановился, широко расставив ноги. А вот лицо у него было красным и напряжённым. Слишком красным и слишком напряжённым, словно Рябинин прилагал усилия к тому, чтобы его держать, потому что если он расслабится, то его лицо расплывётся, растечётся, как блин на сковороде. Он заговорил — медленно, старательно выговаривая каждое слово. И по тому, как тщательно Юрий Алексеевич артикулировал, по этому напряжённому лицу и по всей его позе, Мельников догадался — Рябинин был пьян. Как врач, Олег прекрасно знал все эти симптомы.
— В Башне объявляется военное положение, — проговорил Рябинин, не сводя мутноватого взгляда с Величко. — Извините, Константин Георгиевич, но я вынужден заключить вас под стражу… Пока.
Олег вздрогнул и стал подниматься с места, но был немедленно остановлен. Величко бросил на Мельникова один короткий взгляд, и Олег сразу всё понял, осел обратно в кресло. «Ни слова, Олег, — прочёл он во взгляде Величко. — Никто не должен знать, что мы заодно. Иначе…»
Олег понимал, что будет иначе. Иначе его тоже схватят люди Рябинина. И заключат в какой-нибудь каземат на военном этаже, и тогда у него не будет никакой свободы действий. И некому будет помочь ни самому Величко, ни Савельеву, который сейчас внизу. Мельников стиснул зубы и промолчал.
— Будьте добры, объяснитесь, Юрий Алексеевич, — подал голос Звягинцев. — Что здесь происходит?
В зал вошли ещё несколько солдат, рассредоточились по периметру, вопросительно уставились на Рябинина.
— Арестуйте его! — распорядился Рябинин, указывая на Константина Георгиевича.
— На каком основании? — поинтересовался Величко. Ни один мускул не дрогнул на лице старика, он смотрел на Юрия Алексеевича даже с некоторым любопытством, и, если и волновался, это было невозможно заметить.
Рябинин замялся под суровым взглядом главы производственного сектора.
— На основании… — начал он.
— Спасибо, Юрий Алексеевич. Дальше я сам, — тихий мягкий голос, прервавший Рябинина, невозможно было ни с кем спутать. Сергей Анатольевич, обладатель этого голоса, бесшумно проскользнул в зал, оценил обстановку, ободряюще кивнул Рябинину. — Извините, что прервал ваше совещание. К сожалению, я вынужден был это сделать. Генерал Рябинин прав, — Мельников отметил, что Ставицкий назвал Рябинина генералом, но насколько он сам помнил, это звание Рябинину ещё присвоено не было. Лихо забирают. — В связи с открывшимися неожиданными обстоятельствами я вынужден был взять власть в свои руки и объявить военное положение. Уж, простите, Константин Георгиевич, но мне кажется, что я вас немного опередил.
Ставицкий развёл руками, словно извиняясь, и Мельников не без удивления отметил, насколько изменился стоящий сейчас перед ними глава финансового сектора. На первый взгляд это был тот же нелепый, щуплый, незаметный Серёжа Ставицкий, смешной кузен Савельева, в больших несуразных очках. Но что-то в жестах, в походке и главное во взгляде Ставицкого неуловимо выдавало в этом новом Сергее Анатольевиче совсем другого человека — жёсткого, уверенного в себе.