— Ну, что ж, — наконец нарушил Ставицкий затянувшееся молчание. Как ни приятно было сидеть тут и чувствовать свою власть, но медлить не стоило. — Раз никто не возражает, то… — он широко улыбнулся. — Не смею вас больше задерживать. Время позднее, все устали, и полученная информация требует осмысления. Завтра утром, в девять часов, жду вас всех здесь. Каждый должен быть готов ответить на интересующие меня вопросы и при необходимости передать дела. Вся основная информация будет подробно и наглядно представлена завтра. Да, и пока, на неопределённый срок, в Башне вводится военное положение, поэтому придётся потерпеть — временно передвижения всех ограничены. Думаю, такие меры не вызовут встречного непонимания. Ну а теперь всем спасибо, господа. Вы можете быть свободны, я вас не задерживаю.
Члены Совета стали переглядываться, не решаясь подняться.
— Я вас не задерживаю, — с нажимом повторил Сергей.
Первым поднялся Звягинцев. Сухое, словно выточенное из камня лицо, изрезанное глубокими морщинами, ничего не выражало — по Николаю Петровичу, немногословному и замкнутому, всегда было трудно понять, что он думает. По большому счёту его нужно было бы заменить, но пока не на кого, поэтому придётся терпеть, а вот Богданова (Дмитрий Владимирович вскочил следом за Звягинцевым), этого, пожалуй, надо будет убрать. Управлять административными делами Башни, это не клубнику на плантациях выращивать. Тут нужен кто-то поумнее. Но это терпит. Как терпит почти всё остальное. Кроме, пожалуй…
— Олег Станиславович, задержитесь, пожалуйста.
Мельников, который встал одним из последних, застыл, снова расстегнул пуговицу пиджака, смахнул с ткани несуществующую пылинку и опустился обратно в своё кресло, ни словом, ни жестом не выдав своего удивления.
Остальные потянулись к выходу. Последним зал покинул Соловейчик, он всё оглядывался на Мельникова, суетливо теребя свою папочку с документами, словно никак не мог поверить в то, что сейчас произошло.
«Этого тоже убрать», — машинально и равнодушно отметил про себя Сергей, словно делая очередную зарубку. Соловейчик всегда интересовал его постольку-поскольку, не как самостоятельная личность, а скорее, как представитель странного народа, обособленного, держащегося отдельно, даже здесь в Башне: евреи умудрились сохранить свою пусть и маленькую, но диаспору, предпочитая родниться только со своими. Это как раз то, чему у этого народа не мешало бы поучиться. Если бы и те, кто остался от старых аристократических родов, поступали так же, не было бы сейчас этой ошибки природы — полукровки Савельева, разбазарившего свой уникальный генофонд — бесценный дар, полученный от матери, чистейшую и благороднейшую кровь Андреевых.
Сергей задумчиво проводил взглядом Соловейчика, дверь за ним закрылась и тут же снова приоткрылась, в зал заглянул Рябинин.
— Одну минутку, Олег Станиславович, — Ставицкий мягко улыбнулся Мельникову, тот равнодушно пожал плечами. — Я только дам несколько указаний.
Обогнув стол, он приблизился к застывшему у дверей Рябинину. Красное оплывшее лицо, сальное, потное, и запах перегара, неизменный атрибут его родственника, к которому Сергей вроде и должен был уже привыкнуть, а всё равно не мог.
— Величко под конвоем отправлен на военный ярус, — доложил Рябинин. — Помощника его, правда, пока не нашли, но ищут. Указания я дал.
Отрапортовал Юра бодро, даже попытался щёлкнуть каблуком о каблук, с офицерским кадровым шиком, который производит неизгладимое впечатление на женщин. Ставицкий женщиной не был, да и у Юры ничего не получилось — всё же он был изрядно пьян — Рябинин покачнулся и тут же ухватился за косяк, чтобы не упасть. Впрочем, оплошность эта Юру ничуть не смутила, его багровое лицо лучилось самодовольством, и до Сергея только сейчас дошло почему. Генерал. Он сам не далее, как минут десять назад при всех повысил Рябинина в звании.
— Хорошо, Юра, — Сергей брезгливо отодвинулся от Рябинина и понизил голос, покосившись на Мельникова. Тот сидел достаточно далеко и вряд ли мог что-то услышать, но осторожность никогда не помешает. — Ты мне лучше скажи, что там внизу? Надо связаться с твоими.