— Теперь каждый родовитый потомок должен скрещиваться только с другим родовитым потомком.
— Скрещиваться? — мама непонимающе уставилась на отца. — То есть как скрещиваться? Как собачки?
— Типа того. У Ставицкого все представители знатных фамилий взяты на карандаш. И я, как ты понимаешь, тоже. А наш брак, он к тому же… — отец осёкся, посмотрел на маму, а она под его взглядом вся сжалась, словно хотела превратиться в точку. — Всё дело в том, что по мнению Ставицкого, все неугодные браки, в которых нет общих детей, должны быть расторгнуты с целью заключения подходящих. И если бы у нас, Соня, были общие дети, хотя бы один общий ребёнок, то это бы как-то облегчило ситуацию…
Отец продолжал говорить, обращаясь только к маме, не сводя с неё глаз, а в голове Стёпки молоточком стучало: общие дети, общий ребёнок… А он, Стёпка, он не общий, он где-то там, по отдельности ото всех, сам по себе.
И понимание этого вдруг так чётко пришло ему в голову, что он содрогнулся. Почувствовал, что дрожит от этой внезапной, только что родившейся мысли. Хотя почему только что родившейся? Может быть, она, эта паскудная мысль, всё время жила в нём, пряталась где-то глубоко, ждала своего часа и вот теперь вылезла, торжественно развернулась, тыкнула в Стёпку корявым и грязным пальцем, захохотала: а ты — никто, не родной. Не родной. Никто. Никто.
— …он мне пообещал, что наш брак не будет расторгнут, и мне пришлось… мне пришлось, Соня, выказать ему свою лояльность, чтобы…
Обуреваемый своими мыслями, Стёпа только сейчас заметил, что отец подошёл к маме, опустился перед ней на колени и теперь держал её подрагивающие руки в своих ладонях. И, глядя на них, Стёпка почувствовал себя одиноким и лишним. Абсолютно лишним в этой столовой, в этой квартире, везде лишним.
— Ну и отлично, — Стёпка сам не узнал своего голоса. Казалось, это говорил не он, а кто-то другой, незнакомый. — Родите себе общего ребёнка. Делов-то.
— Стёпа! — мама вскочила со стула.
— А чего? Тогда папе не придётся… поступаться своими принципами.
Он заметил, что по инерции, привычно произнёс «папа» и разозлился на себя.
— Стёпа, перестань, пожалуйста, — отец тоже поднялся, сделал шаг навстречу, и Стёпка испугался, что он сейчас подойдёт, обнимет его за плечи, и всё станет как раньше, но как раньше уже быть не может и потому всё — фальшь, сплошное притворство. Но отец не подошёл. Замер на полпути, сказал тихо. — Ты — мой сын, и всё остальное не имеет значения.
— Ошибаешься, — Стёпка встал из-за стола, засунул руки в карманы, смерил отца взглядом. — Очень даже имеет значение. И я… я не твой сын… не ваш сын, Олег Станиславович.
Он хотел добавить «не общий», но не смог — понял, что сейчас разревётся перед ними и потому просто бросился к двери.
— Стёпа! — это крикнула мама, но её голос не остановил, а наоборот, подтолкнул его, и он вихрем вылетел вон.
Глава 21. Сашка
— Привет ещё раз, — Сашка немного удивлённо посмотрел на явившегося к нему, как снег на голову, Стёпку, и отступил, пропуская внутрь.
Увидеть Васнецова на пороге своей квартиры он никак не ожидал. Да, когда их выпустили из обезьянника, Сашка назвал ему свой адрес, но это была скорее дань вежливости, и он никак не думал, что Стёпка к нему заявится. Наверно, поэтому и не смог сейчас сдержать глупого удивления, которое повисло на лице.
Впрочем, Стёпка его удивления не заметил. Он рассеянно кивнул на Сашкино неуклюжее приветствие, прошёл в квартиру и, сделав буквально шаг, остановился.
— Это… всё? — Стёпка обернулся на Сашку и заморгал глазами.
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему Васнецов выпалил этот вопрос. Сашка и сам в своё время не смог сдержать разочарования, когда впервые появился на пороге этой квартирки, которую и квартирой было затруднительно назвать — скорее уж комната, узкая, вытянутая и едва вмещающая в себя кровать и стол с двумя стульями. И разве только наличие отдельного санузла примиряло с убогостью обстановки. Теперь-то он уже привык — и к самой комнате, и к запаху мусора, который доносился от кухни общественной столовой, к которой примыкал его пятьсот восемнадцатый номер, и к крикам уборщиц по утрам, и к тусклому свету энергосберегающих светильников. Привык и принимал, как данность. Но Стёпка-то всё это «великолепие» видел впервые, оттого и застыл на пороге, не решаясь двинуться дальше. Даже забыл о каких-то своих проблемах — а они у Стёпки явно были, иначе он вряд ли прибежал бы сюда, — и теперь смотрел на Сашку, не зная, что ему делать.