Падре Бони глубоко вздохнул и пристально посмотрел в лицо Хогану:
— Маркони — всего лишь гениальный техник, Хоган. Это «нечто» описано в самом древнем тексте всех известных цивилизаций. Документ попал к нам из гибнувшей Византийской империи, которая получила его из Библиотеки Птоломея в Александрии, а там, в свою очередь, его скопировали с текста, высеченного на храме Амона в оазисе Сива. Этот предмет пришел к нам из прошлого столь давнего, что оно, возможно, совпадает с нашим вероятным будущим. Время движется по кругу, Хоган… А Вселенная — искривленное пространство. — Взгляд его снова остановился на мерцающей лампочке, венчающей пирамиду, словно он был загипнотизирован ее светом.
— Вы меня разыгрываете. Все это лишь фантазия. Человек с вашей научной логикой, с вашими интеллектуальными способностями не может серьезно верить, что…
— Не спорьте со мной, Хоган, — раздраженно прервал пожилой священник. — Я знаю, о чем говорю, и тут не может быть никаких сомнений. И вы здесь, чтобы помочь мне в самом важном исследовании из всех, какие совершались на этой планете со времен Сотворения мира.
Падре Хоган молчал, смущенный и сбитый с толку. Атмосфера в комнате накалилась.
— Кто такой Десмонд Гаррет? — спросил он вдруг.
Падре Бонн покачал головой:
— Я мало о нем знаю. Лишь то, что ему удалось найти Камень Созвездий и «Таблицы Амона», хотя и то и другое было недоступно пять веков. Его подпись в книге посетителей — подтверждение тому.
— Совсем не обязательно, — задумчиво проговорил падре Хоган. — Его подпись указывает лишь на то, что ему был разрешен доступ.
— О нет. Узнав о существовании того сектора Библиотеки Ватикана, я нашел в сейфе заметки своего предшественника. Ему пришлось срочно лечь в больницу из-за внезапного нездоровья, и он, очевидно, не успел найти более надежного тайника.
— Но как возможно, чтобы иностранец получил доступ к такому документу?
— Не знаю и не могу объяснить. Этого не должно было случиться.
— Кто был вашим предшественником?
— Иезуит из Алатри. Некий падре Антонелли. Джузеппе Антонелли.
— А сейчас он где?
— Не знаю. Пока не знаю. Иезуиты встречают этот вопрос стеной молчания. Во всем этом есть что-то очень странное. Хоган, узнайте, что, черт возьми, прячут ваши братья по ордену. И выясните, где находится Антонелли. Мы должны непременно поговорить с ним, пока еще не слишком поздно.
— Сделаю все, что смогу, — сказал Хоган, — но ничего вам не гарантирую.
Он вышел из комнаты и через библиотеку вернулся в свой кабинет. Войдя, Хоган запер за собой дверь, будто боялся, что за ним следят. Он чувствовал себя так, словно вернулся из ада.
Филипп Гаррет и Джорджо Ливерани встретились в кафе в переулке Дивино Аморе, где итальянский ученый снимал маленькую квартирку. Гаррету пришлось принять приглашение на ужин у него дома, чтобы заручиться помощью друга.
— Вот что я тебе скажу, — начал Ливерани, заказав обоим мороженое. — Бонн, вообще человек чудаковатый, принял меня без особых церемоний. Напротив. Едва я рассказал ему, кто ты такой, на лице его изобразился нескрываемый интерес. Он примет тебя сегодня в восемнадцать часов в своем кабинете на улице Мура Леонине.
— Джорджо, не знаю, как…
— Да ладно тебе, я ничего такого не сделал. Боже правый, я так рад, что мы с тобой повстречались! Мне бы очень хотелось, чтобы ты остался. Ты и представить себе не можешь, как я скучал по прежним временам, по нашей жизни в Париже. Дашь мне знать, как все прошло с падре Бонн?
— Не сомневайся, — сказал Филипп, — завтра вечером я в любом случае приду к тебе на ужин и все расскажу.
Кабинет падре Бонн был весьма прост и аскетичен, стены скрывали шкафы, доверху набитые книгами, рукописями и вырезками из научных журналов. Позади письменного стола, в единственном свободном от шкафов месте висели портреты Галилео Галилея и Бонавентуры Кавальери.
Как ни странно, рабочий стол был пуст, и только справа высилась стопка аккуратно сложенных по размеру книг: снизу — самая большая, наверху — самая маленькая. Перед священником покоилась папка из марокканской кожи, на которой вместо ножа для разрезания бумаг лежал стилет семнадцатого века, очень тонкой работы, блестящий и острый, словно предназначенный совсем для иного употребления. Слева находились счетная машинка, новейшее техническое достижение, и логарифмическая линейка.